От «Града обреченного» до «Бессильных мира сего»: черновики, рукописи, варианты

Вышеприведенного в черновике не было, но был нагружен (намеками и пояснениями), даже, вероятно, перегружен по мнению Автора финал романа. Сразу после того, как Великий Целитель поднял на ноги супругу сэнсея, в черновике шел большой отрывок, позже Автором изъятый (частично он перенесен в другие места повествования):

Грянул хоровой нечленораздельный возглас, что-то вроде: «о-а-о!!!» Белые халаты кинулись толпой — подняли тело (ловко, привычно, бережно), занесли обратно в палату (в черную дверь, где отсвечивало что-то красным и желтым), и уже раздавались властные команды, ударили тревожные звонки, и побежали в своих величественных клобуках резвые монахини по коридору, и катили какие-то стеклянные позвякивающие тележки, и несли штативы капельниц (сразу и справа, и слева), а сэнсей стоял неподвижно (только правую руку положил на грудь, словно собираясь приносить присягу), и Роберт обхватил его за талию, боясь, что и он также повалится (видно было, как трясутся у сэнсея длинные его ноги в узких полосатых брюках). И тут страхагент-владелец сделал два широких шага и оказался перед инвалидной коляской.

— Идиот, — сказал он в широкое лицо, на котором все еще остывала торжествующая улыбка. — Мозги в голову ударили? — сказал владелец, и голос его был страшен. — Кретин безграмотный!

Уйди с глаз моих! — Тут он повернулся к сэнсею и проговорил, понизив голос почти до шепота: — Совсем свихнулся? Во все тяжкие, так? Я тебе что обещал?

— Почему я должен вам верить? — спросил сэнсей и тоже шепотом. Яростным шепотом. Он словно внезапно взбесился. Те его напряглось, и он сбросил с себя руку Роберта. — Почему это вам должен верить?

— Почему?! — тоже взвился владелец, и лицо его сделалось совсем черным.

— Да потому! — Она умирает. Я вас тысячу раз просил: сделайте что-нибудь.

— Ничего сделать нельзя. Она уже умерла. Смирись. Все, что можно сделать, — вернуть ей разум.

— Так верните.

— На несколько дней.

— Все равно. Хоть на час. Я попрощаться хочу.

— Мы уже говорили об этом. Да ты, на самом деле, и не хочешь этого. Признайся.

— Вы просто кусок ржавого железа, — сказал сэнсей с горечью.

— Я вас ненавижу.

— Принимаю. Это твое право. Ударь меня, если хочешь.

— Это было бы противоестественно.

— Ничего, не страшно. И вообще: все, что происходит, — уже естественно. Если только произошло, — объяснил владелец нарочито благодушно.

Сэнсей, с явным трудом передвигая ноги, подошел к нему вплотную. Вытянул шею. Оскалился, как хищное животное.

— Вы зря меня испытываете, — сказал он. — Я все равно не буду работать с вашей протеже.

— И почему же?

— Тысячу раз объяснял вам: я не работаю с женским полом.

— Обратите внимание: я бы мог сказать вам тоже самое, между прочим. Слово в слово.

— Вы и говорите.

— Нет. Пока нет. Пока я только предлагаю обмен. А вот вы — занимаетесь глупостями: знахарей приглашаете. Шаманов. Стыдно.

Сэнсей вдруг прошипел сквозь стиснутые зубы — то ли от неприязни, то ли от злости, а может быть — от стыда.

— Я ее боюсь!

— Но это замечательно! — воскликнул владелец. — Я — тоже.

— Значит, она и есть то, что нужно. Миром правит страх.

— Я не хочу править миром.

— Ты и не будешь править миром. Править будет она.

— И вы.

— Я буду только немножко подправлять.

— Нет! Нет и нет. Не хочу.

— Ну что ж. На нет — и суда нет. Ваш ответ «нет», наш ответ «нет».

— Вы просто кусок ржавого железа. Я вас ненавижу.

— Спасибо. Это, конечно, честь для меня. Но меня ненавидели люди и покруче.

Сэнсей несколько секунд молчал, потом сказал Роберту:

— Идите в машину.

— Но…

— Идите. Я сейчас спущусь… Идите же, я прошу вас!

И Роберт пошел. Очень не хотелось уходить. Очень хотелось все-таки понять, что происходит, что этот чернолицый хочет от сэнсея. И кого боится сэнсей. Сэнсей никогда и никого не боялся. До этих пор. И вдруг он понял. «Злобная девчонка». Вот о ком они говорили. Опять. В третий раз уже.

…Неприятная девочка — выломанная, тощая, неприветливая, с темным взглядом исподлобья. Она пришла с родителями (папа — несомненный госчиновник, маманя — бой-баба высочайшего класса). Роберт получил задание напоить ее какао, пока сэнсей ведет в кабинете деликатные разговоры. (Запись включить, беседу не слушать, развлечь ребенка.) Ребенок копал грязноватым пальцами в вазе с печеньем. Выбирал, откусывал и бросал обратно. Бумажки от конфет — на пол. Роберт, разозлившись, приказал подобрать — подобрала, положила на край блюдца и уставилась темным взглядом, словно запоминая гада навсегда. Потом (выхлебав две кружки какао) выбралась из-за стола (молча) и уперлась лбом в оконное стекло — стояла неподвижно минут двадцать, наблюдая, как мальчишки гоняют шайбу на детской площадке. Очаровательное существо двенадцати лет от роду и без единого располагающего просвета в облике…