От грозы к буре

«Хоть сколько-то, хоть десяток-другой человек, а должны приехать», — убеждал он себя. И до тех пор это твердил, пока сам твердо не уверился в том, что да, будут люди. Должны первые ласточки прилететь, а уж за ними и прочие перелетные птички потянутся.

Перед отъездом Константин еще успел побывать на крестинах новорожденных девчонок и даже, чуя невысказанное, пусть уж очень наглое, но весьма горячее желание счастливого отца, самолично одну из них окрестил в местной ветхой и тесной церквушке, заметно покосившейся набок. Вместе со всеми посидел, не чинясь, на застолье, где ему отвели самое почетное место, отведал заветного крестильного блюда, щедро выкупив[34] свою ложку за целую гривну, да и остальных яств гнушаться не стал. Были они преимущественно рыбные, но некоторое однообразие угощения с лихвой восполнялось непревзойденным искусством местных кулинаров.

Данило Кобякович встретил Константина как самого дорогого гостя. Был он поначалу улыбчив, без конца балагурил, а вот к концу третьего дня время от времени стал хмуриться. То все ничего, а то забудется, задумается, и сразу лицо половца покрывается какой-то тенью, а на лбу четко вырисовываются тоненькие морщинки. Затем спохватится и вновь будто весел на какое-то время.

Но на все вопросы князя лишь отмахивался небрежно, мол, ерунда это все, ни к чему дорогому гостю о таких пустяках знать. Лишь на пятый день, когда речь уже зашла о предстоящем отъезде и о лошадях, которые Константин продать попросил, он обмолвился вскользь:

— Гривен не надобно, — сказал, как отрезал. — Дружба с тобой, князь, мне дороже десятка конских табунов. К тому же мне их все равно негде будет пасти.

— Степи мало? — пошутил Константин.

Данило Кобякович вздрогнул, внимательно посмотрел на князя и неожиданно ответил:

— Мало.

— Что так?

— У нас до сей поры все пастбища по справедливости разделены были, — медленно произнес половецкий хан. — Никто в чужие угодья не совался. А тут… — Он, не договорив, замолчал, хмуро глядя на костер.

— Кто? — коротко спросил Константин.

— Кончакович. Мало ему места стало, вот он ко мне и спустился. Добром не уйдет, а воевать с ним — для себя дорого.

— Себе дороже, — машинально поправил князь.

— Вот-вот, — охотно согласился половецкий хан. — Очень дорого. Его орда сейчас посильнее всех прочих будет. Котян еще может с ним потягаться, да и то… Мне же и вовсе такое не по плечу. — Он вздохнул, замолчав, но через несколько минут с тяжким вздохом продолжил: — Мои люди смотрят на меня и ждут. Ждут и молчат. Пока молчат, — уточнил он. — Я хан, я решить должен, как им дальше быть и… как дальше жить, а я не знаю, что сказать. Весной трава в степях хорошая, сочная. Все равно всем хватит. К лету уже не то. Жара начнется — все сохнуть станет. К осени совсем худо придется.

— А если тебе ниже к Кубани спуститься? — предложил Константин.

— Куда? — не понял Данило, но затем догадался. — Это ты о Курбе говоришь. Она по-нашему так называется, — и отрицательно покачал головой. — Нельзя. Там земли касогов начинаются. С ними мне тоже лучше не враждовать. В горах я их не достану, зато они своими набегами столько бед принесут, что сто раз проклянешь тот день, когда пришел к ним.

— Выходит, и тот табун, что я у тебя беру, мне пасти негде будет? — встревожился князь.

— Порожнее говоришь.

— Пустое, — снова не удержался, чтобы не поправить хана, Константин.

Тот в ответ как-то странно покосился на него, но продолжил говорить дальше, а князь мысленно одернул себя. Ну, в самом-то деле, у человека такое горе, а он его учит правильно употреблять русские слова.

— Четыре-пять сотен лошадей — капля в чаше. Для них ты траву всегда найдешь. У меня же их тысячи, много тысяч. Вот для них место сыскать тяжко.

— А переговорить с Кончаковичем пробовал?

— У нас в степи кто сильнее, тот и прав, — уныло пояснил хан. — Сегодня он сильнее. Так он мне и сказал. А еще сказал, чтобы я к тебе ехал. Пусть, говорит, твой родич землями пустыми поделится. У него их все равно много. Они, правда, лесами изрядно поросли, но ты их, говорит, выкорчуешь и степь устроишь. И смеется. У-у-у, собака! — С силой стукнул он кулаком по серому плотному войлоку кошмы, на которой они с Константином сидели.

— У меня к Кончаковичу тоже должок имеется, — медленно произнес Константин.

К неспешности в разговоре подталкивала сама обстановка — бескрайняя степь, мирно пасущиеся вдали кони, старательно выискивающие голые засохшие травинки, чудом уцелевшие от прошлого года, ровное пламя костра в ночной тиши и яркие сочные звезды, безмолвно мерцающие на сильно выгнутой поверхности черной чаши небосвода.

К тому же князь сейчас вступал на очень опасную и скользкую дорожку. Бывший шурин явно ждал от него не просто дружественного сочувствия, а гораздо большего. Не случайно же он подарил ему целый табун. Такое обязывает.

А потому нужно было ступать очень аккуратно, обещать же не просто в меру, а еще меньше, чтоб можно было потом все выполнить. Выполнить железно, вне зависимости от каких бы то ни было непредвиденных обстоятельств, которые запросто могли возникнуть.