ОТ ГРОЗЫ К БУРЕ

Разница была лишь в том, что на севере, в районе глухих болот Полесья, Константин вышел на границу с князем Конрадом Мазовецким, приютившим Михаила Городненского, а заодно с Конрадом заполучил в соседи беспокойных ятвягов, воинственную литву и прочие дикие племена, населяющие Прибалтику. На юго-западе же с Рязанским княжеством теперь сошлись земли Малой Польши, где от такого соседства сразу стало неуютно в своем краковском замке князю Лешко I, прозванному Белым, - родному брату Конрада Мазовецкого.

В Чернигов Константин въезжал тоже с тяжким сердцем. Как ни крути, а траур в княжеском тереме - его работа. Говорить-то что угодно можно: сами, мол, полезли, сами мира упрямо не хотели. Короче, кругом они - не ты виноват. И все складно получается, все правдиво - не подкопаешься. Ну а теперь в глаза вдовам и сиротам загляни - повернется язык такое ляпнуть? То-то и оно. Лучше уж вовсе ничего не говорить, а еще лучше - вообще глаза не мозолить и даже не появляться поблизости. Только никуда не денешься - княжий долг обязывает самолично под свою руку принять черниговские земли.

Но и тут у Константина схитрить получилось. Решил он, что пусть их лучше подручник будущий принимает. К тому же должок за ним - из полона Ингваря вытащили, где тот сидел. Правда, полон тот - с подвалом Глебовым, что в Рязани был, - не сравнить. Одно лишь утеснение и было у Ингваря - выходить ему дальше двора никуда не позволялось. В остальном же - ешь, пей, гуляй, сколько твоей душе угодно.

Однако и с ним тоже не все ладно получалось. Вячеслав не доглядел, когда остатки княжеских ратей под Ростиславлем в пух и прах разносил, а предупредить некому было. Словом, не уцелел брат его Роман. Тело они, конечно, привезли в Чернигов. И мед для домовины нашли, чтобы не разложилось, и все остальное сделали честь по чести, но кому легче от того, что все приличия соблюдены?

Ингварь же молодцом оказался. Постояв возле колоды дубовой, в которой тело его брата покоилось, нашел в себе силы, чтобы рассудить здраво:

– Видать, доля его такая была.

И все. Только на мать покосился жалостливо, которая, стоя у гроба, ревмя ревела, да брату Давыду кивнул на нее, повелев, чтоб приглядел.

Разговор с Ингварем получился тоже на удивление быстрым. Да и ни к чему долго рассусоливать-то. Константин лишь спросил его на другой день после того, как тризна печальная прошла:

– Не передумал в сподручники ко мне идти?

– Нет.

– Тогда принимай княжение Черниговское. Роту завтра же при всем честном народе дашь, - и пояснил, хотя и без того понятно было: - Не хочу и дня лишнего здесь пробыть. Вроде и не виноват ни в чем, а… - и толкнул его в бок заговорщически: - Да ты и сам, поди, все понимаешь. Не маленький.

Ингварь лишь молча кивнул в ответ, весь погруженный в думы. Лишь спустя пару минут до него весь смысл сказанного дошел. Повернувшись к Константину, он недоверчиво поинтересовался:

– Княжество-то уж больно великое вручаешь.

– Княжество у меня так и осталось одно - Рязанское, - поправил тот. - Тебе же я лишь часть его вручу завтра в держание. Дани потом обговорим.

– А не боязно тебе? - спросил хитро Ингварь. «Вот паршивец», - подумал князь.

– А тебе? - ответил он вопросом на вопрос.

– Мне - да. Есть немного, - честно сознался будущий черниговский наместник. - Но ничего. Давыд вон уже большой совсем. И умен не по годам. Если что - поможет.

– Да нет, - вздохнул Константин с сожалением. - Это ты ему, если что, помоги, - и пояснил: - Я твоему брату соседнее, Новгород-Северское княжество думаю дать. Как мыслишь - управится он?

Ингварь подумал немного. Дело-то и впрямь нешуточное. Получается, что на него теперь двойная ответственность ложится, потому что если он сейчас скажет «да», то вроде как поручителем за него будет.

– Управится, думаю, - решился все-таки ответить он.

– Вот и ладно, - обрадовался Константин и пожаловался: - Людей у меня не хватает. Земель много, а вот управлять ими некому. Ну да ничего. Это дело временное. И найду, и научу.

– Да, - согласился с ним Ингварь. - Раскинулось оно у тебя.

Впрочем, говорить «Рязанское княжество», начиная с лета 6727-го от сотворения мира, стали все реже. Намного чаще теперь слышалось иное, гораздо более уважительное и даже почтительное: «Рязанская Русь». Действительно, княжеству, которое имело территорию, чуть ли не втрое большую, чем владения всех остальных князей, не считая земель Новгорода, приличествовало уже иное название, посолиднее.

Морщились, когда слышали его, и Мстислав Романович Киевский, и особенно Владимир Рюрикович Смоленский, да и другие князья. А что делать? Не было уже в живых вдохновителя летнего похода Мстислава Святославовича Черниговского, как не было в живых и его сынов. Единственный из рода князей черниговских, который остался в живых после всех битв под Ростиславлем, Мстислав Давыдович, был отпущен Константином Рязанским и нашел свой приют у Мстислава Романовича Старого.