ОТ ГРОЗЫ К БУРЕ

И погноиша оный князь Константин мнози мужей достойных, и не щадиша такоже и духовный сан имеюща. На Симона, епископа суздальского, владимирского, юрьевского и тарусского, обличающего князя сего во многих грехах, в блуде и чародействе тайном, Константин тако же терновый мученический венец возложиша и учиниша оному епископу казнь мученическую, терзаша тело его всяко и гонениям подвергаша. Но, снеся все без ропота, епископ сей лишь господу молитву возносиша горячу, дабы не наложиша вседержитель длань гневну свою на князя сего, а простиша ему грехи ево мнози, ибо по неразумию твориша он непотребства свои. Из Суздальско-Филаретовской летописи 1236 года. Издание Российской академии наук. СПб., 1817.

* * *

Что касается тех изысканий, которые были проведены академиком Потаповым в отношении авторов летописей, из числа тех, кто являлся современником Константина, то я частично согласен с ними…

Однако не могу не указать на некоторую скоропалительность, с которой Юрий Алексеевич поспешил зачислить в авторы Суздальско-Филаре-товской летописи самого Симона - епископа Суздальско-Владимирской епархии. Я допускаю, что это был человек, который знал епископа достаточно хорошо. Не исключено даже, что он не раз общался с ним лично и потому сопереживал ему.

Но писать в таких высокопарных тонах о самом себе епископ навряд ли стал 6ы. Для этого надо быть слишком самовлюбленным человеком. Кроме того, если бы автором был епископ, то каким образом он смог бы написать о своей собственной казни, которую ему учинил князь Константин. Тогда получается, что эти строки писало привидение в епископской рясе.

О. А. Албул. Наиболее полная историяроссийской государственности.СПб., 1830. Т. 2, с. 174.

Глава 21 ПАРАД-АЛЛЕ

Златой мне цепи не давай, Награды сей не стою, Ее ты рыцарям отдай, Бесстрашным среди бою.

Ф. И. Тютчев

Последнее из радостных событий, произошедших уже осенью того же 6727 года, по значимости не очень существенное, но по своему эффекту весьма и весьма, пришлось на первую неделю жовтеня [121]. Такого жители Рязани еще не видели. Впрочем, в иных городах на Руси этого зрелища тоже раньше никогда не наблюдали. Не принято оно было.

Нет, и раньше князья-победители тоже практиковали торжественные въезды в свою столицу. И бежала вдогонку за горделиво гарцующими на своих конях дружинниками малышня-ребятня. Боязливо распахивались створки ставень в богатых теремах, чтобы боярышни краешком глаза могли увидеть молодых красавцев, украшенных свежими, еле зарубцевавшимися шрамами. Дебелые же боярыни из другого окна глядели смело, положив необъятную пышную грудь прямо на подоконник и любуясь своим седым вислоусым мужем, чей конь важно шествовал след в след за княжеским скакуном. А может, и не только мужем, но еще и сыном, да мало ли кем. Не об этом же речь, верно?

И ахали восторженно горожанки попроще, которым менее высокое положение запросто позволяло вести себя повольнее. Иные же и вовсе кидались в крепкие объятия своего единственного, будь то суженый, только нареченный или просто желанный.

И смех радостный тут слышался, и плач бабий, когда видела она у своего родного руку на перевязи. Зачастую и вой скорбный раздавался, когда на вопрос - мой-то где? - знакомцы прежние только крякали досадливо, хмурились, стыдливо отводя глаза в сторону, а вместо ответа мрачно стаскивали шапку с головы. Все мешалось.

Словом, эти торжественные въезды в город и раньше были, но проходили они все больше как-то спонтанно. Специально же организацией подобных мероприятий отродясь никто не занимался.

Ныне же все подталкивало к тому, чтоб не просто, не абы как, а иначе, построже, что ли. Поэтому, пока все пешие полки неспешно плыли вниз по течению Оки, больше любуясь рекой да радуясь возвращению и погодке разгулявшейся, княжеская ладья - одна изо всех - стрелой в Ожск летела, чтоб успел Константин все окончательно обсудить, а также прилюдно вручить первые медали и ордена. Пусть видят, как князь своих людей жалует, невзирая на то, кто они по роду-племени, а также по званию сословному.