От грозы к буре

Заслон же, к тому времени выставленный Вячеславом выше по течению Прони, был еще непрочен. Из семи полков, что он вел, всего четыре прибыли на место. Правда, тут Котяна как раз его осторожность и неспешность несколько подвели. Ему бы сразу ринуться на прорыв, собрав все силы свои в один мощный кулак, он же промедлил. К тому же о том, что удар русичи предполагают нанести сразу с двух сторон, хан уразумел тоже не сразу. Лишь когда его орда, понемногу отходя вдоль реки Кердь, которая впадает в Проню недалеко от города, напоролась на передовые заставы ростовского полка, чуть выдвинутого вперед, до него это дошло. Тысяцкий Лисуня ратников своих завсегда берег, но ныне ради общего дела людишек не пощадил – встал намертво, дав время остальным полкам подтянуться.

Откачнулся Котян, призадумался. Было старому половцу над чем голову поломать. Кердь форсировать недолго, чтоб на запад уйти из рязанских пределов, но там он в водном кольце окажется. Проня – река интересная. Поначалу от истоков своих она курс строго на запад берет, прямиком к Дону устремляясь. Потом, верст через двадцать пять-тридцать, она, передумав видать, почти строго на север сворачивает. Еще верст через тридцать – новый изгиб, уже на восток, и тоже чуть ли на все сто градусов. На него она дольше курс держит – почти сорок верст, а затем еще один малый поворотец совершает, на сей раз к югу, но не до конца. На юго-восток надо проплыть двадцать пять верст, тут-то тебе Пронск на пути и встретится. Встретившись с Кердью, она еще некоторое время прямо течет, а потом на север дорожка водная поворачивает, к Оке-матушке да к Рязани светлой. Получается эдакая буква «С» с непомерно вытянутой, будто хоботок, верхней частью полукружья.

По большей ее части не только ладья проплывет, но и корабль малый пройти сумеет. А время-то поджимает. Ладьи русичей, которые вверх по Керди подались, уже верстах в пяти от половецкого стана, где все ханского решения ждут, а Котян все мыслит.

На восток разве бежать? Там, на реке Хупте, Константином новый град поставлен, который орда Юрия Кончаковича штурмует. Если соединиться с ним, то вместе назад в степь через Рясское поле гораздо проще уходить будет…

* * *

– Стало быть, я чукавый, а ты умный шибко? – ухмыльнулся зло Ядрило-сотник воеводе ряжскому. – А ты подивись, Юрий Михайлович, что ныне под стенами града творится. И как супротив такой тьмы драться повелишь?

Золото, спешно поднятый ночью с постели, не отвечая на дурацкий вопрос, мрачно смотрел со стены на половецкий стан. Даже отсюда было видно, как со стороны Малинового ручья один за другим загораются все новые и новые костры – каждый на десяток воинов.

– Может, пугают? – предположил неуверенно.

– Да они еще засветло пришли. Ты только почивать отправился, а поганые будто того ждали – сразу прискакали.

– Сколько? – спросил лаконично воевода.

– Да уж ради пяти-шести сотен я б тебя поднимать не стал, – вздохнул Ядрила. – Сам ведаю, что за три дня последних ты токмо на час малый[114] глаза смыкал. Погоди малость – считают люди. Я на каждой стороне троим поручил счет вести.

– По кострам?

– А как еще в темноте сочтешь? – вопросом на вопрос ответил Ядрила и добавил тоскливо: – Не устоять нам. Как пить дать – сомкнут степняки к завтрему, – и с надрывом в голосе: – Что делать-то будем, Юрий Михалыч?!

– Дозорных оставь, остальных сбирай к терему немедля. Слово скажу, – буднично произнес Золото.

Дойдя до княжеских палат – одно название, что терем, а на самом деле две гридницы да три ложницы, не считая подклетей и прочих скотниц, – он не торопясь вытащил из колодца, вырытого посреди двора, ведерко студеной воды и с наслаждением окатил себя с головы до пят. Отряхнулся, фыркая, подумал немного и еще одно достал.

«Жалеть нечего, – подумалось ему. – А вот Искрену с его людьми в Пронске куда как хуже. Там-то с водой туговато совсем. Зато нам раздолье. Хоть весь день напролет поливайся. Одна печаль – завтра к вечеру некому этим заниматься станет».

Тем временем собрались остатки воев. Воевода окинул их взглядом и только вздохнул. От былой тысячи с лишком ныне – не считая четырех десятков на стенах, что остались караулить поганых, перед ним стояли всего около трех сотен. Опять же, если по-хорошему брать, то половина из них нуждалась в добром лекаре, да и остальных надо было бы не на стены отправлять, а спать погнать немедля. Вон глаза какие красные от постоянного недосыпа.