От грозы к буре

Вот потому-то и не торопился Константин с ответом, слова свои не произносил, а цедил неспешно, придавая им увесистость, а сам быстренько прикидывал в уме – что и как. Однако по всем раскладам итог получался для Данилы Кобяковича неутешительным. Хотя если черниговцы промолчат, не рыпнутся, что само по себе маловероятно, если… ох, как много этих самых «если» получалось.

– Я знаю про твой должок, – кивнул хан. – Ты прости, друг, что я не сумел его отговорить. У меня сейчас много воинов, но у него больше. Намного больше. И мои люди это знают. За мной никто бы не пошел. Точнее, пошли бы, но с тяжким сердцем. А воля хана, если она неугодна человеку, это как громоздкий бурдюк на плечах, который пригибает его к земле. Какой тогда с него воин?

– Ты сделал все, что мог, – согласился Константин. – И я тебя ни в чем не виню. К тому же Кончакович не пошел далеко, так что вреда мне сделал немного. Однако долг за ним все равно остался. И я сильно надеюсь, что в это лето я смогу рассчитаться с твоим соседом, но когда именно – сказать трудно. У меня тоже есть свои соседи-князья, и они в большой обиде на меня.

Далее ему пришлось подробно рассказать о январских набегах черниговских и новгород-северских княжичей и о том, как Константин поступил с ними, застукав, можно сказать, на месте преступления.

– Я не хотел убивать их сыновей, но так уж вышло, – счел нужным добавить он. – Вот потому я и не могу сейчас сказать, когда приду в степь по своим долгам платить.

– Тогда и говорить не о чем. Ты же не пойдешь тушить чужой шатер, когда у тебя полыхает собственная изба.

– Главное – приготовить побольше воды, – загадочно улыбнулся Константин, – чтобы ее хватило на оба шатра. Не печалься, друг, – хлопнул он князя по колену. – Ты же сам сказал, что весной трава хорошая, сочная. А до лета еще дожить надо, – подмигнул он ободряюще.

– Только глупец думает о скачках, если у него под седлом одна хромая лошадь. Ты, князь, не похож на глупца, – уклончиво заметил Данило Кобякович.

– Надеюсь. А что касаемо лошади, то до скачек времени много, и я постараюсь, чтобы лошадь выздоровела. Я очень сильно постараюсь. – Константин поднялся на ноги и добавил: – Кто падал сам, тот всегда поможет встать другому. Особенно если этот другой помогал когда-то подняться ему самому.

Больше на эту тему они не разговаривали. Лишь перед самым отъездом, уже прощаясь, Данило Кобякович, неловко отводя в сторону глаза и глядя куда-то в сторону, хмуро спросил:

– Ты хорошо подумал, Константин Володимерович, прежде чем давать мне обещание помочь?

Спросил и застыл в напряженном ожидании ответа. Но в глаза князя так и не смотрел.

«Дикий, а деликатный, – уважительно подумал князь. – Дает шанс отказаться и не хочет смущать при этом».

Вслух же произнес:

– Слово князя – золотое слово. К тому же оно теперь даже не мое, ведь я отдал его тебе. Если я возьму его назад – как потом буду смотреть тебе в глаза? И если я сегодня не помогу тебе, то кто завтра придет на выручку мне?

– Не будет сил ударить – хотя бы замахнись, – быстро произнес хан и наконец посмотрел Константину в глаза. – Только замахнись. Тогда он все равно не сможет обернуться ко мне до конца. Мне хватит. Надеюсь, что хватит, – тут же поправился он.

– Нет, – строго ответил Константин, сознательно отрезая себе все пути к отступлению. – Я постараюсь ударить. От души. Как смогу.

Данило Кобякович молча кивнул и махнул рукой в сторону табуна:

– Его поведут десять моих пастухов. Твоим людям первое время будет тяжело с ними. Мои останутся и научат.

– Это хороший довесок к подарку, – согласился Константин. – Постараюсь ответить тем же.

– Я буду ждать твоего подарка, – негромко произнес хан и шепнул на ухо, обнимая князя на прощание: – К лету.

Больше он ничего не произнес, молча повернул коня обратно к своему становищу.

– Дорогой твоя плата за табун будет, княже, – вздохнул Епифан, когда они двинулись в обратный путь к Азову.

– Не плата, а отдарок ответный, – строго поправил князь. – Или ты забыл, как он меня из тенет[35] брата Глеба выручал вместе с Ратыпей, – и попрекнул строго: – Плоха у тебя память.

– Да помню я, – буркнул Епифан. – А все же… – не договорив, он только вздохнул и махнул рукой.

А ведьмак ничего не говорил. Он уже спал, лежа в телеге и сладко посапывая. Верхом Маньяк почему-то напрочь отказывался ездить, и именно потому пришлось для поездки к половцам позаимствовать у того же Леща небольшой возок. Впрочем, просиживать каждую ночь у княжеского изголовья – это не шутки. И ведь если бы просто просиживать, а то еще и подпитывать его. К утру Маньяк валился как подкошенный и тут же начинал басовито храпеть. Впрочем, свое дело он исполнял на совесть. Тяжелые сны с черными безликими незнакомцами Константину изредка еще снились, но он даже не успевал испугаться как следует, потому что почти моментально картинка кардинально менялась, и он оказывался где-то в очень хорошем месте и с очень хорошими людьми. Правда, что самое интересное, нынешняя Русь в его сновидениях практически отсутствовала.