— Юлия! — Ирина Леонидовна Баскакова собственной персоной. Мне кажется, ее резкие приторные духи забивают собой специфичный запах больницы. Я его точно сейчас не чувствую. — Я ожидала, честно говоря, застать тебя здесь. Мы уже час как приехали.
Она стоит у двери в палату Ромы, не давая мне пройти внутрь.
— Отлично, я уже здесь. Дайте пройти, пожалуйста.
— Романа уже перевели в платную отдельную палату. Его тут нет. А сейчас расскажи мне во всех подробностях, что произошло. Они ведь из-за тебя подрались? Ты, надеюсь, понимаешь, что мы просто так это не оставим!
Я молчу, с ними вообще надо помалкивать — с ней и ее мужем. Любое слово может быть использовано против тебя, даже если ты его не говорила.
Допроса удается избежать, поскольку рядом останавливается Ромин врач.
— Я смогу подготовить документы на выписку не раньше вторника, — обращается к Баскаковой, явно продолжая ранее начатый разговор. — Поймите, даже под его ответственность.
— Он спортсмен, понимаете? Любое промедление может поставить крест на его будущем! — Ирина Леонидовна оседлала любимого конька. Мне стало жаль врача, он не понимает, с кем имеет дело. — Если из-за вас, из-за того, что вы удерживаете здесь моего сына, он не сможет играть, мы вас засудим. Лично вас и вашу больницу! И это в лучшем случае.
Врач пожимает плечами и обращается уже ко мне:
— Юля, помните, что Роману нельзя разговаривать? Он с утра уже порывался поговорить с сестрой.
Кивает нам обеим и под возмущенный взгляд Баскаковой идет дальше по коридору. Пока это лучшее, что я видела сегодня.
— Юля, рассказывай, что произошло. С самого начала.
Надо отдать должное ей и ее мужу, который через пару минут подошел к нам, — они не перебивают, слушают внимательно, а я тщательно, очень тщательно подбираю слова.
— То есть ты сама не видела ничего? Надо будет узнать, есть ли запись с камер, и найти того, кто выложил запись в Сеть. Ты уже звонил Вите?
Баскакова, по обыкновению, командует мужем, а я вспоминаю, кто такой Витя. Вроде как дядя Ромки, который тоже, как и оба его деда, работает в прокуратуре.
— Не верю до сих пор, что этого подонка отпустили! Связалась с каким-то мерзавцем, а наш сын еле живым из-за нее остался! — Ирина Леонидовна любит говорить о людях, словно их нет рядом. — Миша, узнай адрес отделения, сейчас туда поедем!
— Янош не подонок, — очень спокойно произношу я. — Не оправдываю его ни капли, но ему тоже досталось от Ромы, просто он отказался от госпитализации.
— Ушам не верю! Так, может, ты его и надоумила избить моего сына?! — Она уже, не сдерживаясь, говорит на таких повышенных тонах, что на нас оборачиваются. — Значит, так, Юля, Янош этот сядет в тюрьму, я тебе гарантирую. И если выяснится, что ты причастна, отправишься за ним. И чтобы больше к моему сыну на километр не подходила! Убирайся отсюда, немедленно!
— Женщина! Это больница. Выйдите на улицу и там орите! — Рядом возникает дородная женщина в белом халате, за спиной охранник, дежурящий на этаже. — Фамилия пациента, к которому вы пришли?
Злорадство не самое полезное для меня чувство, поэтому дальнейшую разборку уже не смотрю, просто отхожу на ресепшен, выясняю, в какой палате Рома, а потом набираю Андрияшу. Хотела позвонить напрямую Яношу, уже собиралась нажать «вызов», но передумала. Не представляю, в каком он состоянии сейчас. Брат его точно сейчас более спокойный. Насколько это вообще возможно.
«Юль, ты где? Уже должна была доехать». Пропущенное сообщение от Баскакова, а утром, он, как всегда, прислал свое «Привет, любимая».
— Привет, Рома! — Он лежит на кровати, уставившись в потолок, но тут же поворачивает ко мне голову, едва слышит мой голос. — Твои родители здесь. Мы уже пообщались.
Он заводит глаза под потолок и грустно улыбается.
Два часа провожу с Ромкой, наплевав на требование его матушки, мы просто молчим, переписываемся сообщениями, хотя сидим рядом друг с другом.
Отвлекаюсь на телефон — Андрияш. И то, что он рассказывает, заставляет меня расслабиться. Даже Ромка заметил, когда я вернулась в палату.
«Что-то случилось?»
«Все нормально, просто хорошие новости, отдыхай».
Он больше не спрашивает, вертит в руках свой мобильный, а я про себя тихо радуюсь, что мне не придется просить Баскакова утихомирить своих родителей. Но ему я этого не говорю. Сейчас точно не место и не время говорить с ним о Яноше. Наверное, Ромка сам это понимает и сегодня ни слова не написал мне о Разумовском, будто и не было вчера этой ужасной драки. Только синяки на его лице и зафиксированная челюсть не дают забыть…
Остаток воскресенья пролетает быстро и нервно — к вечеру хочу разбить телефон о стену. Мама, потом тетя, потом Ирина Леонидовна, Арина, потом снова мама, снова Ирина Леонидовна, потом Корнеев… И нежные, безумно красивые эсэмэски от Ромы. Он такие никогда мне не писал.
И только один человек молчит. Как вышла от Ромы, написала клоуну «привет». Так этот «привет» до сих пор висит непрочитанным в вотсапе. Зло берет на Разумовского, думала даже позвонить, но решила забить. В конце концов, если я ему нужна, он сам позвонит.