Далеко на западе громоздились горные вершины: это место, где сходились воедино горы Македонии, Югославии и Албании.
Верия оказалась маленьким и тихим сельскохозяйственным городком, примостившимся у подножия горы Вермион, которая поднимается на шестьсот футов над плоской заболоченной равниной. По склонам горы стекает множество ручьев, которые наполняют своим журчанием сады и улицы Верии. Эти же ручьи питают богатую растительность, из которой наибольшую пользу для жителей представляют гранаты, фиговые пальмы и виноград. Городок отстроен в традиционном македонском стиле, на мой взгляд, напоминающем английский стиль елизаветинских времен. И еще одна деталь, роднящая Верию с милым моему сердцу Йорком: верхние этажи зданий на пару ярдов выступают над нижними, и создается впечатление, будто старые кумушки-соседки склонились над улицей, чтобы обсудить последние городские сплетни.
Однако сходство лишь внешнее, внутри македонское жилище выглядит совсем иначе. Закругленные ворота в каменной стене, как правило, ведут в маленький мощеный дворик. А чтобы попасть на первый этаж здания, надо подняться по скрипучим ступенькам деревянной лестницы. Пока мы разглядывали один такой дворик, на балкон вышла седовласая старушка и с улыбкой пригласила нас зайти. Эта женщина живо мне напомнила старух с портретов Рембрандта. Свои седые волосы она прятала под маленькую легкую шапочку, наряд ее состоял из пышной черной юбки и короткого жакета, отороченного мехом. Так или примерно так одевались все пожилые жительницы Верии. Женщины помоложе с удовольствием носили косы.
Поднявшись по лестнице, мы попали в небольшую, но светлую гостиную. Старушка ненадолго покинула нас и вскоре вернулась с подносом, на котором стояли блюдечки с засахаренными дольками апельсина и маленькие стаканчики с узо, излюбленным аперитивом греков. Усевшись напротив, она привычно сложила руки на коленях и сразу же стала похожа на тысячи таких же старушек в Англии, Уэльсе, Шотландии и Ирландии.
— Ах, — вздохнула она, — всякий раз, как вижу иностранца, вспоминаю своего сыночка.
Из безмятежного выражения лица я заключил, что, скорее всего, с ее сыном все в порядке — он жив и здоров. А потому безбоязненно поинтересовался его местонахождением. Старушка сообщила, что сын живет очень, очень далеко, и вот уже три года, как они не виделись.
— Он, должно быть, уехал в Америку, — наугад предположил я.
Выяснилось, что я ошибся: парень перебрался жить в Драму, которая отстоит всего-то на сотню миль от Верии…
Мой друг завел речь о «тайных» церквях, и старушка с готовностью вызвалась показать нам одну такую. По словам хозяйки, та стояла у нее на заднем дворе. Мы прошли через садик и приблизились к небольшому каменному строению под красной черепичной крышей. Со стороны можно было подумать, что это каменный амбар, очень добротный сарай или что-то еще, но уж никак не церковь. Войдя внутрь, мы обнаружили, что каменные стены и черепичная крыша — сплошная маскировка. Каменные стены были возведены для того, чтобы скрыть от посторонних глаз крошечную византийскую церковь, способную вместить человек сорок. На глаз я определил, что постройка приблизительно четырнадцатого века. Внутри, как и полагалось, находился иконостас, увешанный древними иконами. На всем лежал толстый слой пыли, но даже он не мог скрыть великолепие фресок, покрывавших стены и куполообразный потолок здания.
— В Верии больше двадцати таких церквей, — с гордостью сообщил мой знакомый. — Все это православные церкви, которые скрывали от турок.
Мы распрощались с гостеприимной старушкой и отправились на дальнейшую экскурсию по городу. Полдня мы ходили по «тайным» церквям Верии. Одни из них были крупнее, другие — такие же крохотные, как во дворе у старушки. Но все они производили впечатление заброшенных — темные, пыльные, притаившиеся за каменными стенами. Мы осмотрели церкви, посвященные Иисусу Христу, святым Фотинии, Кирикосу, Стефану, Георгию, Николаю, Параскеве и апостолам. Должен признать, мой друг оказался прав: ни один иностранец не смог бы отыскать эти церкви самостоятельно.
В Верии Павел и Сила столкнулись с единственной еврейской колонией, которая доброжелательно отнеслась к их проповеди. Наконец-то апостолы могли перевести дух: никто не собирался их преследовать. Напротив, берейские евреи с радостью восприняли Евангелие, как, впрочем, и греки. Казалось, все шло замечательно, но в один из этих благодатных дней в городе появился Тимофей. Он принес недобрые новости: оказывается, враги Павла не успокоились, идут по следам апостола. Не желая рисковать, Павел решил покинуть Берею. Он оставил Силу и Тимофея в городе, а сам, в сопровождении нескольких верных берейцев, отправился на побережье, чтобы уплыть в Афины.