От Иерусалима до Рима: По следам святого Павла

Наконец-то нам разрешили сойти на берег. Я тут же, на пристани, нанял автомобиль и поехал в Фермопилы. Лето, словно безжалостный враг, обрушилось на Грецию и сразу ее завоевало. Стояла невообразимая жара. Люди без сил лежали в тени олив и даже не пытались что-то делать. Животные — собаки, козы — вели себя примерно так же: тоже искали укрытия в тени стен домов и терпеливо ожидали, когда наступит вечер и дневной зной спадет. Окрестные холмы, обычно радующие взгляд зеленью, приобрели неопрятный коричневатый окрас. Листья на деревьях пожухли и свернулись в трубочку, цветы завяли. Земля тихонько потрескивала, как раскаленная сковорода. Через горные лощины, усеянные белыми накаленными камнями, были перекинуты пустынные и абсолютно бесполезные мосты. И над этим адом синело безжалостное небо — яркое, слепящее, без малейшего намека на облачко.

Фермопилы напомнили мне солончаковую пустыню, которую я видел в Аризоне. Трудно было в этой растрескавшейся равнине с редкими вкраплениями грубой пожухлой травы разглядеть знаменитый проход, который царь Леонид — во главе трехсот спартанцев и семи сотен феспийцев — оборонял от огромной армии персов. Возможно, свежим весенним утром я и справился бы с такой задачей, но сейчас, в знойный летний полдень, это было выше моих сил. Многочисленные землетрясения, случившиеся за прошедшие столетия, неузнаваемо изменили здешний рельеф, а трудолюбивая река Сперхей нанесла столько ила, что воздвигла широкое плато между горами и кромкой прибоя. Я смотрел на якобы неприступное ущелье и думал: бросить бы сюда батальон шотландских горцев, они бы управились за полчаса. И никакая сила в мире (уж прости меня, покойный Леонид!) не смогла бы им помешать. Тем не менее я не считал свою поездку в Фермопилы бесполезной. Сюда стоило приехать хотя бы для того, чтобы постоять на этих древних холмах, где царь Леонид сражался во главе горстки героев, которые один за другим падали под стрелами мидян. Падали, но не сдавались. Пройдет много лет, я забуду этот изнуряющий зной, но зато смогу сказать себе: я был там, где спартанец Диенек произнес свои исторические слова:

…еще до начала битвы с мидянами он услышал от одного человека из Трахина: если варвары выпустят свои стрелы, то от тучи стрел произойдет затмение солнца. Столь великое множество стрел было у персов! Диенек же, говорят, вовсе не устрашился численности варваров и беззаботно ответил: «Наш приятель из Трахина принес прекрасную весть: если мидяне затемнят солнце, то можно будет сражаться в тени» [34].

Я прошел к горячим сернистым источникам, от которых Фермопилы, то есть «Теплые ворота», и получили свое имя. Обычно от воды поднимался пар, но сегодняшний день был настолько жарким, что источники даже не парили. Вода в них была зеленоватой, теплой и имела тот же неприятный запах, что и лечебные воды нашего Харроугита. Я присел в ненадежной тени засохшего виноградника и выпил бутылку вина в компании местных крестьян (наверняка они посчитали меня сумасшедшим). Затем, призвав на помощь всю свою храбрость, я снова выполз в одуряющий зной и потащился в Стилис, где меня ждал корабль.

Ночь застала нас в узком проходе между материком и островом Эвбея, а поутру мы уже приближались к Марафону.

Моему взору открылся маленький залив, за ним расстилалась плоская равнина у подножия холмов. Где-то там, на этой равнине стоит невысокий курган, под которым похоронены жертвы сражения — греки, полегшие под дождем персидских стрел. Десять тысяч афинян маршем пришли из-за далеких холмов, чтобы встать на пути несметной армии Дария. Им удалось не только остановить персов, но и оттеснить к морю, туда, где стояли персидские корабли. В этом заливе Кинагир, брат Эсхила, держался за галеру правой рукой. Когда персидский меч отсек ему эту руку, он ухватился левой. Когда и ее постигла та же печальная участь, он вцепился в дерево зубами. В последнее столетие мемориальный курган Марафона был вскрыт, и люди смогли увидеть обуглившиеся кости, осколки керамики и прочие предметы, которые захоронили вместе с погибшими две тысячи четыреста лет назад.

Наш корабль миновал Марафон и приблизился к каменистому мысу Суний. За этой грандиозной скалой располагались серебряные рудники Лавриона. Благодаря их серебру греки смогли построить флот, который в пух и прах разбил персов при Саламине. Затем мы обогнули мыс (который, кстати, является самой южной точкой Аттики), и моим глазам открылось великолепное зрелище, которое я сохраню как одно из самых драгоценных воспоминаний о Греции.