От иммигранта к изобретателю

Мое последнее свидание с Тиндалем состоялось в конце заключительного, то есть весеннего семестра, и, вернувшись в Кэмбридж, я сообщил моим друзьям, что после окончания семестра я перееду в Берлин. У меня не было необходимости убеждать их, как тяжело мне было покидать то, что они так часто слышали от меня: «святых и святые окрестности Кэмбриджа». Они знали о моей любви к этому городу, им была известна и причина этой любви. Они знали о моем восторженном почитании памяти Ньютона, но им не совсем было понятно мое восторженное отношение к памяти Максвелла. Как они могли понять это? Ни одна из его работ не требовалась для решения задач, дававшихся кандидатам математического конкурса. Также не могли они понять и моего восхищения Лагранжем, который, по их мнению, был лишь отличным толкователем Ньютона. Они ценили больше Гельмгольца, но высокие отзывы Максвелла о Гельмгольце еще не дошли до моих математических коллег в Кэмбридже. Они сожалели о моем отезде, но не завидовали мне, потому что не считали, что в Берлине было что-то такое, чего не было в Кэмбридже. Но Максвелл и Тиндаль видели это.

Из физиков, которых я встречал, Тиндаль был единственным, знавшим Фарадея лично. Он был сотрудником Фарадея в Королевском Институте на протяжении многих лет, и я обязан и Тиндалю и Максвеллу моим ранним знакомством с жизнью и деятельностью Фарадея. Тиндаль познакомил меня своими рассказами, и его беседы о личности и научном темпераменте Фарадея приводили меня в восторг. Я сказал ему, что купил у Кэмбриджского букиниста три тома фарадеевских «Электрических исследований» за три шиллинга, и Тиндаль заметил: «Фарадей еще достаточно дешев в Кэмбридже». Затем после некоторого размышления проговорил: «Прочитайте их. Их рассказ так же свеж и увлекателен сегодня, каким он был, когда эти книжки были впервые опубликованы. Они помогут вам понять Максвелла». Он подарил мне экземпляр своей книги: «Фарадей как исследователь», которая заканчивается словами:

«Справедливый, верный рыцарь Бога».

Книга Тиндаля дала мне такое же представление о Фарадее, как книга Кампбелла о Максвелле. Можно себе представить, что значил для мира науки этот личный контакт двух интеллектуальных великанов в период 1860-1865 годов, когда Максвелл был профессором Королевского колледжа в Лондоне, а Фарадей в Королевском институте, где он пробыл почти шестьдесят лет. Характерно то, что в конце этого периода, т.е. в январе 1865 года, Максвелл писал близкому другу:

«Я работаю над электромагнитной теорией света, которая, если мне не придется убедиться в обратном, по моему мнению, должна стать очень важной персоной».

Какая сильная надежда самого скромного человека! Работа была представлена в течение того же года Королевскому Обществу и была действительно «важной персоной». Как и ньютоновское открытие закона тяготения и формулировка законов динамики, это открыло новую эпоху в науке. В Максвелле я видел Ньютона науки об электричестве, но я сознаюсь, что в те дни ничто, кроме моего юношеского пыла, не оправдывало этого мнения. Я знал, что мое понимание фарадеевских открытий и максвелловских объяснений к ним было еще смутным и решил вооружиться знанием, перед тем, как поехать в Берлин.