Каин тяжело вздохнул. Затем хотел что-то сказать, но лишь выдохнул и качнул головой, заставляя комнату ожить.
***
Люцифер задумчиво трогал ожерелье, скользя пальцами по жемчужинам. Он просто держал его в руках, глядя в одну точку, а потом внезапно спросил:
- Что такое любовь, по-твоему?
Каин, стоявший у окна, взглянул коротко на крылатого и тут же вернулся к созерцанию людной улицы, словно глядя на силуэты там внизу, ответить было легче.
- Во времена первого рождения человечества, был философ Авриастер, который говорил, что любовь - это свойство видеть истинное лицо человека, но все равно обожать его. Во-втором же, художник Критат определял любовь, как способность видеть лучшее естество под маской любой лжи. Я надеюсь, что эта мысль покажет себя и в этот раз. Есть в ней что-то особенное.
Люцифер отложил жемчуг.
- Что думаешь лично ты? - спрашивал он с интересом.
Каин пожал растерянно плечами и вновь обернулся.
- Почему ты вообще заговорил об этом?
Зеленые глаза падшего прикрылись. Он чуть опустил голову и прошептал:
- Мне кажется, я влюблен...
В глазах Каина мелькнул восторг.
- Это же замечательно! И кто же она?
Он быстро сделал шаг и оказался совсем рядом, но Люцифер вздрогнул. Его больные крылья, покрытые бинтами, содрогнулись, словно от боли, а он посмотрел в глаза Каина с ужасом.
- Это обязательно должна быть женщина? - спросил он сдавленно.
Каин тут же опешил и быстро, смущенно заговорил:
- Нет, вовсе нет. Просто я подумал...
Он махнул рукой, чуть отступив.
- Не бери в голову, это совершенно неважно. Главное, чтобы чувства были искренними и чтобы радовали тебя.
- Но они меня тяготят, - прошептал Люцифер. - Особо тягостно, что я не могу о них сказать.
Он опустил глаза и снова взял в руки ожерелье, чтобы перебирать пальцами каждую жемчужинку, изучая ее идеальный рельеф.
Каин вздохнул, присел на краюшек перила и задумался, пытаясь подобрать нужные слова, но Люцифер заговорил сам:
- Ты знаешь, я очень болею за этого человека. Его боль отзывается во мне, и даже если я лишь подозреваю мысль, которая может его тревожить, мне становится невыносимо тягостно. Я хочу знать о нем все. Хочу защищать его, оберегать, закрыть собой ото всех, ибо, когда я вижу царапину на его коже, мне кажется, что кто-то раздирает в кровь мне сердце. Только он не поймет меня.
- Почему же не поймет? - удивился Каин. - Ты очень хорошо все объясняешь...
- Он не любит меня, - обреченно сообщил Люцифер.
- Откуда ты можешь это знать?! - воскликнул Каин вставая. - Не стоит решать за других, быть может...
Он умолк. Ангельские нежные руки впились в ожерелье, разорвав его. Слезы моря покатились по полу, оставляя едва слышный перестук.
Каин оказался прям перед ангелом, и заглянул в его несчастными глазами, в которых медленно появлялись слезы. Красивое лицо исказилось отчаяньем.
Каин не смог говорить дальше, видя, как дрожат губы дорогого ему существа.
- Это видно, - проговорил вдруг Люцифер и резким движением упал перед Каином на колени в эту жемчужную россыпь. - Я говорил о тебе.
Он ловил его руку и целовал пальцы, роняя крупные слезы. При этом губы горячие, взволнованные, все с той же благоговейной дрожью касались сбитых костяшек так, словно хотели исцелить их.
- Этих ран не было вчера и завтра их уже не будет. Ты, наверно, даже не помнишь о том, что они есть прямо сейчас, - всхлипывая, шептал ангел, - но мне так больно видеть их и так страшно.
Он как-то медленно сел на пол, не отпуская тонкую мальчишечью руку, и в то же время, буквально упал к ногам Каина.
- Когда ты рискуешь, мне кажется, что я умираю, а если вижу тебя с кем-то, мне хочется его просто убить. Я все еще помню того человека два года назад. Он ударил тебя по лицу... он не мог, он не имел права даже смотреть на тебя, ведь ты... ты...
Он поднял глаза и посмотрел на обескураженного мальчишку, не способного даже шевельнуться.
- Ты лучше каждого из них! Я не могу смириться с твоими жертвами. Никто из них не стоит и капли твоей крови, а ты сражаешься за них каждый день и с кем? С ними же! А ведь ты чище любого ангела...
- Нет, Люций, что ты такое говоришь? - наконец, прошептал Каин, невольно опускаясь на колени, чтобы сравняться с собеседником.
Он освободился и тут же взял заплаканное лицо в свои бледные руки, чтобы в упор посмотреть в зеленые глаза.
- Не надо плакать. Мои жертвы это пустяк. Жалкая игра эгоистичного ребенка. Не надо плакать из-за меня, слышишь?
Он был серьезен и напряжен. Ему было трудно видеть товарища таким. Трудно и страшно. Но хотел сказать, что все не так, что он не тот, кем его видят, но понимал, что это ничего не значит, иных же слов не было, и потому он просто обнял его, аккуратно, чтобы не коснуться крыльев. Обнял и позволил уткнуться в свое плечо. Он чувствовал, как падают слезы, чувствовал, как дрожит все тело ангела и видел, как содрогаются его крылья. Сердце сжималось в тупой ком, но осознание собственного спокойствия было слишком ярким, но понимая, что в его руках хрупкое сердце ангела, он все же прошептал:
- Я тоже люблю тебя...
В конце концов, он хорошо знал, что врать не так уж и трудно...
***