От Каира до Стамбула. Путешествие по Ближнему Востоку

Утром, когда на востоке занималась заря нового дня, я сел в машину Михаила, и мы поехали вдоль берега, направляясь в Александрию. Это была бурая равнина, деревни, которые мы проезжали, не радовали глаз ни единым деревцем, но иногда слева, за песчаной полосой шириной в милю, показывалась голубая лента Средиземного моря. Мы купили бензин в деревушке, построенной из жестянок и населенной людьми, похожими на скульптурные изображения Цезаря.

С наступлением темноты мы увидели огни ровной, плоской, простиравшейся на многие мили Александрии, и вскоре уже плутали в лабиринте ее улиц.

Глава третья

Александрия

Я совершаю прогулку на остров Фарос, осматриваю место, где был знаменитый маяк. В Александрии беседую о возможном месте захоронения Александра Великого.

1

Александрия ночью выглядит прекрасно. Жемчужное ожерелье огней отражается в спокойной воде, воздух теплый, пальмы в садах застыли в безветрии.

Первейшие заботы путешественника, пришедшего из пустыни, — принять ванну и сходить в парикмахерскую. Мой парикмахер — думаю, это стоит отметить — был греком. Александрия — все еще один из самых крупных греческих городов в мире, и если человека, который никогда не был в Афинах, привезти сюда с завязанными глазами и сказать, что это столица Греции, он не сразу обнаружит подлог. Вывески на магазинах написаны почти теми же буквами, которыми пользовался Платон. Везде продаются греческие газеты, а почитать их можно в какой-нибудь греческой кафешке, где вам нальют узо или рецины.

Мой цирюльник, подвижный человек с блестящими глазами, сразу заявил о своей неувядаемой любви к Англии. Я просто краснел, слушая перечисление добродетелей, которые он нам приписывал, но поделать ничего не мог, потому что собеседник с бритвой в руке всегда в привилегированном положении. Одно время он работал в Лондоне, недалеко от Пикадилли, и тот факт, что я там иногда стригся, в его представлении уже являлся основанием для нашей взаимной симпатии. Он завел со мной разговор о «старом добром Лондоне». Спросил меня, пользовался ли я специальным бальзамом для волос, который продавался в заведении, где он работал, и я ответил, что да, пользовался. Мы сошлись на том, что снадобье стоило баснословно дорого. Внезапно красивым жестом — греки очень склонны к театральности — он открыл шкафчик, где оказалось полно бутылок.

— Я сохранил рецепт! — гордо воскликнул парикмахер. — Это та же смесь… в точности та же, сэр! Три шиллинга — только для вас!

В каждом греке, встреченном мною в жизни, я обнаруживал сходство, быть может, несколько искаженное, с хитроумным Улиссом: разумеется, я купил бутылку, и, насколько могу судить, это действительно был тот же бальзам.

Тем же вечером я сидел за столиком в холле моего отеля. За соседним столиком скучал молодой англичанин. Мне показалось, что он, как и я, — чужой в этой стране, и между нами легко завязался разговор. Слушая его рассказ о себе, я поражался тому, какие странные занятия умеют находить себе люди. Он работал в фирме, производившей шоколад, — в его обязанности входило выяснять, какой шоколад любят египтяне и почему они его любят. Это, видимо, называется подходить к торговле с научной точки зрения. Но сидя в холле гостиницы в Александрии рядом с хорошо одетым, образованным, общительным молодым человеком, мне было довольно дико представить себе, что дело его жизни — ходить и спрашивать местных жителей, какой шоколад они предпочитают: с орехами или обыкновенный. Он показал мне только что полученную телеграмму — ему поручали разузнать, почему продукция конкурирующей фирмы так хорошо продается в Багдаде.

— Вы хотите сказать, что специально поедете в Багдад, чтобы выяснить это? — спросил я.

— О, это ведь не так далеко, — ответил он. — Я туда слетаю.

— А что будете делать по возвращении?

— Полечу на Кипр, — ответил он.

В общем, он был послом своей компании, а мне показался не менее странным, чем любой персонаж «Тысячи и одной ночи».

Примечательно, что Александрия, которая еще столетие назад лежала в руинах, оставшихся от Средних веков, можно сказать, восстала из гроба не арабской, а почти европейской. Этот город никогда не был египетским, он — веточка Европы, привитая к Африке. В эллинистические времена это было греческое и в значительной степени еврейское поселение, а сейчас — левантийский город.

Поспешное утверждение, что «в Александрии нечего смотреть», неверно. Взять хотя бы берег у Восточной гавани. Он помнит Александра, Птолемея, Цезаря, Клеопатру, Антония, семьдесят толковников, переводивших Септуагинту, святого Марка, сходящего на берег с галеры, епископа Александра, наблюдающего, как святой Афанасий ребенком играет в крещение на берегу моря.