Уже к середине 1991 года стало нарастать общественное противодействие демократическому движению. Их оппоненты писали: «С апреля 1985 года поэтапно, в полном соответствии с графиком, а не стихийно, как нам пытаются внушить сегодня, стал воплощаться в жизнь глобальный план уничтожения России (она же — СССР), разработанный и неоднократно публично обсуждаемый крупнейшими специалистами Запада еще в 70-х годах и уже тогда получивший название «перестройка». Главным пунктом этого плана являлась ограниченная гражданская война на территории России, имеющая целью ликвидации активной патриотической части общества без применения средств массового уничтожения и установление марионеточных диктатур фашистского толка в многочисленных вновь образовавшихся государствах».[181]
Заметим, что написано это когда Советский Союз еще существовал и не распался на «многочисленные вновь образовавшиеся государства». Но автор предугадал недалекое будущее.Однако, вышесказанное было опубликовано в толстом журнале, который читали не многие. Но и в некоторых популярных газетах шло то же самое шевеление. 28 июля 1991 года в газете «Советская Россия» было опубликовано «Слово к народу», подписанное Юрием Бондаревым
, Валентином Варенниковым, Эдуардом Володиным, Борисом Громовым, Геннадием Зюгановым, Александром Прохановым, Валентином Распутиным, Василием Стародубцевым, Александром Тизяковым. В документе говорилось, что «случилось огромное небывалое горе. Родина, страна наша, государство великое, данное нам в сбережение историей, природой, славными предками, гибнет, ломается, погружается во тьму и небытие. И эта погибель происходит при нашем молчании, попустительстве и согласии…». И далее в документе содержались призывы встать в народное движение.«Слово…» не осталось незамеченным. Руцкой
выступил и сказал, что Зюганову надо дать 10 лет за него.[182] Пройдет всего лишь несколько месяцев и взгляды первого вице-президента РФ начнут меняться. Но об этом позже, а пока…«Так жить нельзя». Под таким названием вышел в 1990 году фильм Станислава Говорухина
. Этими же словами можно описать и состояние умов. Правда, способы выхода из сложившейся ситуации многие видели по-разному. Одни — в необходимости крутых реформ, другие — в наведении жесткого порядка, третьи (большинство) метались между ними. Но постепенно недовольных горбачевской перестройкой (и пока еще частично ельцинской демократией) стало слишком много. И все откровенней стали обсуждать необходимость наведения элементарного порядка. Такая возможность активно обсуждалась под разными углами зрения. Если так жить было нельзя уже в 1990 году, то в середине 1991 года это понимали еще более отчетливо.Популярность демократии (и ее носителей) в стране стала падать, пока медленно, но маятник уже пошел в обратную сторону. А значит, демократам надо торопиться брать власть, пока народные симпатии окончательно не перейдут к их оппонентам.
1.14.2.1.
Недовольство в стране росло. Но в стране была сильна традиция пожизненного управления. Каждый заступающий на пост генсек мог вполне рассчитывать на то, что он и на смертном одре будет генсеком.{105} Исключения были (например, Хрущев), но до такого шага нужно было уж очень сильно довести свое окружение и самому расслабиться до полной потери ориентира.Кроме того, Горбачев
, понимая по-коммунистически механизм управления, через несколько лет после становления генсеком подобрал себе подчиненных, которые разве что не смотрели ему в рот. Они были ему слишком обязаны и слишком связаны с ним, так что его падение означало и их падение. Идея их, похоже, не сплачивала. Видимо, личная преданность была основой их выдвижения и нахождения на должности. Это естественно.Талантливые и, тем более самостоятельные, подчиненные Горбачеву
были не нужны.{106} Он сам чувствовал себя талантом.Полумонархическая система власти продолжала существовать и в середине 1991 года, хотя ее разложение шло полным ходом. Но в умах некоторых приближенных Горбачева
, привыкших десятилетиями к такой системе (только смерть Брежнева позволила Андропову стать генсеком, смерть Андропова — Черненко, смерть Черненко — Горбачеву), она была жизненным принципом.Коммунистическая система, существовавшая в Советском Союзе, была незыблемым монолитом, но, как оказалось, у нее была ахиллесова пята
. И ей была ложность генсека.«Партийная дисциплина … она многое в нашей жизни предопределяла. Хотя было уже видно, что партия утратила единство, все, как чумы, боялись раскола, и потому слово Генерального секретаря — закон», — так, словно оправдываясь (а может и в самом деле хотелось оправдать себя?), написал Ф.Д. Бобков
.[183]