От кого мы произошли?

Амазонские индейцы живут за счет сбора латекса с каучуковых деревьев и рыбной ловли. Они ставят сети, сплетенные из веревок, на рыбу-пираруку, вес которой достигает 300 килограммов. Если поймали рыбу – едят ее всей деревней, если нет – все голодают.

– Скажите, – спросил я одного из индейцев, мало-мальски говорившего по-английски, – крокодилы и анаконды нападают на людей?

– Конечно, – ответил индеец. – Крокодилы едят женщин, а анаконды – мужчин.

– Почему так выборочно?

– А вон, посмотрите на мою вторую жену, – кивнул головой индеец в сторону реки. – Она моет посуду на берегу. Так же моя первая жена мыла посуду на берегу, когда к ней незаметно подплыл крокодил, утащил ее в воду и растерзал.

– И часто такое случается?

– Часто, очень часто. У моего соседа крокодил съел двух жен. Много детей было съедено крокодилами.

– А вы боитесь за свою вторую жену?

– Боюсь, конечно. Но, наверное, ее тоже съест крокодил. Один раз уже нападал, но она убежала. Женщина ведь должна мыть посуду на берегу. Если и ее съест крокодил, то я возьму третью, – угрюмо проговорил индеец.

– А анаконды нападают на мужчин?

– Да, много мужчин гибнет от анаконд в сельве.

– Почему?

– Вы, наверное, видели, что сельва очень густая. Ходить по ней можно только по тропинкам. Все звери ходят по тропинкам. Мы, мужчины, тоже ходим по этим тропинкам, когда собираем латекс. А змея-анаконда находит такую тропинку, повисает на деревьях над ней и ждет добычу. Анаконда нападает на все живое: будь то человек, будь то тапир (дикая свинья)… Вот в прошлом году анаконда проглотила моего двоюродного брата, только фуражка осталась. До этого в сельве исчез его сын. Тоже анаконда…

– А анаконды большие?

– Есть очень большие, а есть и поменьше, которые глотают только детей.

– У вас есть ружья, чтобы защищаться?

– Нет, ружей у нас нет. У нас есть только это, – индеец показал на свою лачугу.

– Почему у вас нет ружей?

– Это очень дорого.

– Неужели трудно заработать на ружье? – настаивал я. – Ну в конце концов, рыбу можно коптить, солить и продавать в городе, а не сразу съедать всей деревней. Можно делать мебель из красного дерева и продавать ее. Можно делать поделки из дерева или чучела пираний – они должны пользоваться спросом. Можно собирать и продавать дикие плоды. Можно выращивать маис, сахарный тростник, кофе, какао, ананасы… Почему вы не делаете этого?

– Мы не умеем этого, – грустно сказал индеец.

– Среди вас есть образованные люди?

– Нет.

– Все безграмотные? Вы не умеете читать?

– Да.

– У вас есть вождь?

– Да.

– Он, наверное, умеет читать и писать?

– Нет. Он живет как и мы, – проговорил индеец.

– А откуда вы знаете английский язык?

– Еще мальчиком я ушел в город и много лет прожил рядом с туристическим отелем. Там я научился говорить по-английски.

– Чем вы занимались в городе? – продолжал настойчиво расспрашивать я.

– Просил милостыню, помогал носить чемоданы, убирал мусор, – сказал индеец.

– А где жили?

– На улице… Потом сделал дом из ящиков.

– А государство пытается дать вам образование, научить жить как белые люди?

– Да. Но мы не умеем жить как белые люди.

Я замолчал. Глухая безысходность сквозила от этого человека. Мне стало жалко его. Хотелось помочь. Я понимал, что эти люди не выдерживают контакта с белыми людьми; они начинают чувствовать психологически давящий комплекс неполноценности и от этого еще быстрее деградируют и вымирают. Эти люди еще не совсем одичали, еще не полностью живут инстинктами, они еще способны чувствовать унижение от своей недоразвитости. Эти люди, наверное, были счастливы среди дикой природы, чувствовали свое превосходство над дикими зверями. Они, наверное, и не предполагали, что другие группы людей ушли далеко вперед: создали механизмы, образование, построили города и т. п. Возможно, в глубине души они туманно осознают, что время безвозвратно потеряно, что они сладко и бездарно катились по регрессивному наклону эволюции, все более и более забывая своих великих предков и все более и более приближаясь к дикой бездуховной природе. Эти люди, конечно же, не понимают того, что эволюция не терпит стабильного состояния, что есть только два выбора – прогресс или регресс, а для прогресса нужно делать усилия, огромные усилия.

Нас посадили в лодку и довезли до отеля. Далее на автомобиле нас довезли до парома через Амазонку. Я залез на паром и оглядел окрестности: по берегам Амазонки ютились жалкие деревенские лачуги. Рядом со мной стоял индейский мальчуган в грязной майке с нелепой надписью «Ковбой». Он тоскливо глядел на лачуги, откуда, видимо, был родом. Я смотрел на мальчишку и думал, что никогда ему не получить образование, что судьба его определена регрессивной праздностью его далеких предков, и проведет он жизнь в одной из этих лачуг, если не будет съеден крокодилом или анакондой.

Мальчишка перехватил мой взгляд и подобострастно улыбнулся. А я стоял рядом с ним – высокий, белый и уверенный в себе. Мне повезло – мои далекие предки, упорно работая, шли по пути прогресса.