От косяка до штанги

За два дня до укуса в клубе «Молоко» у моей новой группы случился первый концерт. Аншлага не наблюдалось, но народец все-таки привалил, что не так уж плохо для первого раза. Тогдашняя моя пассия так же присутствовала. После концерта мы ретировались ко мне домой, где произошли все те процессы, которые должны были произойти в данной ситуации. Спустя два дня Павлика цапнула крыса, о чем Павлик решил никому не рассказывать, потому что сложно объяснить непосвященному человеку, что ты теперь не сбежавший из лепрозория прокаженный, что с тобой все в порядке. За исключением наличествующей в теле вакцины. Еще спустя два дня, под Новый год пассия усвистала загород с другим хреном, чем доставила мне немало радости. Нервяк усилился до такой степени, что я, не выдержав, позвонил ее матери и напросился в гости на исповедь. Меня внимательно выслушали, и «успокоили» тем, что подобные выкрутасы дочери не новость.

Новый год был проведен на грани. С каким бы удовольствием я напился, но, мать вашу, нельзя – первая прививка уже сделана. Врагу не пожелаешь такого счастья. Вокруг салюты и пьяные довольные павианы, а ты трезвый и несчастный, как какой-нибудь параноик из романов Достоевского.

Через пару дней, когда страна пришла в себя, переварив рагу из оливье, холодца и «беленькой», я отвез крысу в редакцию. Ехать к черту на куличики Павлик был просто не в состоянии. В газете, редактором которой я тогда являлся, есть штат волонтеров, и я мог бы попросить кого-нибудь из них оказать мне услугу. Преамбула: приезжает девочка-волонтер и я прошу отвезти ее один предмет. Так, ничего особенного – дохлая крыса в банке. Девочку выносят без чувств.

Спасибо герою Андрею Бекшаеву, который вызвался доставить груз на место. Я всучил ему банку. Дал денег на маршрутку от метро «Ладожская» до прозекторской. Бумажку-направление, где одна из граф звучала следующим образом: хозяин крысы (следовало заполнить). И поехал делать второй укол. А на следующий день свалился с жесточайшим гриппом.

Лева Толстой как-то написал: «Болезни – естественное явление, и надо уметь относиться к ним, как к естественному, свойственному людям условию жизни». Интеллектуал всезнающий. Нет, чтобы просто сказать: «Не будь лохом – закодируйся». Перед той зимой в редакцию приходили тетеньки, веселящие воздух предложением привиться от гриппа. Мы не привились.

– Вы еще о нас вспомните, – напутствовали они нас. Как в воду глядели.

Не было градусника, попросил у соседей, свидетелей Иеговых, которые поставляли для моего туалета журналы «Пробудитесь» (больше для них нигде места не находилось). Ртуть с паровозной скоростью приползла к отметке 39. В конторе было несколько костюмов Деда мороза и Снегурочки. Облачившись в красный халат с белой оборкой, я ползал между комнат в поисках успокоения. Меня колотило, как отбойный молоток. «Болезнь души тяжелее, чем болезнь тела» говорили в Древней Греции. В данном случае две болезни наслоились одна на другую – пассия, меня прокинувшая, с гриппозной настойчивостью паразитировала в памяти. Я даже не мог понять: мне хуже физически или морально. Проклиная крысу-животное и крысу-бабу, которая исчезла в тот момент, когда я больше всего нуждался в ее поддержке, я свалился в кровать (точнее в матрас) и не вставал несколько суток. Только изредка доползал до туалета, чтоб сбросить балласт давно уже переваренной старой пищи (новой в животе не было).

Как там у Ерофеева: помни те несколько часов, Венечка. Так вот помни Пашечка те три дня.

Еще в институте, погоняв зимой мяч (мы играли в футбол на деньги между группами), я свалился с простудной заразой. Когда поправился кое-как, ничего не мог делать, жил по заповедям ежика в тумане. Заявился к хирургу, тот отправил меня на рентген. Потом долго смотрел на снимки и постановил, что у пациента арахнеедит головного мозга. Даже не хочу объяснять, что сие значит. Но при столь замечательном заболевании нельзя ничего: физические и умственные нагрузки запрещены. Ни пукнуть, ни почитать. Вдобавок я стал чесаться. Везде. Отправился в КВД, где дожидался очереди к дерматологу в компании гонорейных юнцов. Кожа вздыбилась как шерсть, покрылась струпьями, покраснела, будто черти меня в жупеле сварили. Дерматит. Нельзя мыться и чесаться, уколы несколько дней и все пройдет. Выходя по ночам на кухню, я бился головой о пенал с ослиным упрямством. Все тело горело, будто наждаком прошлись, везде чесалось, дико хотелось в ванну, и еще в голове зверь арахнеедит поселился. Реально задумывался о самоубийстве.

Потом дерматит прошел, а Гоша (старый тренер в тренажерном зале) посоветовал мне забить на врачебные устрашения и продолжать тренировки. Я послушался его совета, и все встало на свои места. Знакомый врач подсказал, что по снимкам такой диагноз не ставится, а надо хотя бы энцифолограмму сделать (это когда ты ложишься, на голову одевают некую хрень с проводочками и снимают показания – как там токи в мозгу чирикают).