От косяка до штанги

Декабрь дал пинка ноябрю, календарная зима заявила о себе по всем фронтам, предновогодняя истерия стартовала. Учитывая то, что контора, где обитала моя телесная оболочка, торговала, помимо всего прочего, масками, погремушками, костюмами и прочей новогодней хренью, мне приходилось наносить визиты в Дом ленинградской торговли и Гостиный двор. Сначала в директрисин «Гольф» грузились коробки с товаром, затем мы отправлялись в один из двух универмагов. Там я вылезал вместе с картонными параллелипипидами на улицу, звонил на склад, за мной прибывал грузчик с телегой и таким выхлопом изо рта, что после него перестаешь обращать внимание на загрязненность воздуха в центре Петербурга. Мы поднимались в складские помещения, где толстые тетки в очках и голубых халатах, начинали сверять количество изделий, содержащихся в коробках с количеством изделий, зафиксированных в накладной. Всегда что-то не сходилось, приходилось звонить в контору, объяснять разлюбезной секретутке, что артикул такой-то не соответствует артикулу такому-то, и что такую-то масочку придется довести. Тетки рычали на меня, мол, неужели нельзя все самим было сосчитать и перепроверить. Можно было рассказать им длинную историю о том, что считал и проверял масочки не я, что занимались этим две девушки, одна из которых водит маленький «Фольксваген» и ноет о том, что я опять не помыл пол, а другая использует компьютер как средство релакса, играя в «Heroes». В финале все документы проштамповывались, я забирал наши экземпляры накладных, счетов-фактур и пешком возвращался в офис. Как видно, это был увлекательный процесс, доставлявший массу эмоций, которые нельзя классифицировать как положительные.

На следующий день после знакомства с представителями одной из скандинавских стран я шагал в ДЛТ. Мне нужно было поставить печать и подпись у противной бабы со взглядом, засалившимся как ее халат. Сесилия отошла в небытие так же, как и появилась. Я не собирался ей звонить. Кто я, и кто она. Даже если допустить мысль о том, что мне удастся ее куда-нибудь пригласить (куда!?), то, что я с ней буду делать? Это ведь существо с Марса, с иным менталитетом и восприятием жизни. Заходя в универмаг, я потеребил оставшийся рубль и, сообщив охраннику о цели своего визита, стал подниматься по служебной лестнице на шестой этаж. Изнанка праздничных прилавков в виде тусклых коридоров, гогочущих грузчиков и суетящихся приемщиц. Возле туалета толпа курильщиков, травящих анекдоты. Склад игрушек сразу возле него.

Когда, проделав все нужные операции с бумагами, я, наконец, очутился на улице, то захотелось срочно вернуться домой, залезть под воду, намазаться синими соплями геля для душа, и мокнуть до вечера, превратясь в осенний тополь под дождем. Уже почти дойдя до Невского, желание мокнуть под водой сменилось желанием набить морду самому себе – я забыл поставить печать. Возвращаться обратно, подниматься по нескончаемой лестнице, опять выслушивать бытовые сетования работников розничной торговли? Я стоял посреди Большой Конюшенной с видом обманутого вкладчика, подсчитывающего урон, нанесенный ему банковской системой.

Можно было и не возвращаться. Но тогда пришлось бы вытерпеть вонь директрисы. Из двух зол я выбрал меньшее. Лунатики, скользящие ночью по мокрой крыше, делают это под воздействием той же психосоматической силы, что давила на меня в тот момент. Как выяснилось, вернулся я не из-за печати. Вернулся я из-за того, что там, на первом этаже, стояла шведка с Марса, пытаясь сориентироваться в ассортименте предлагаемых покупателям вин. Она жила в двух шагах от ДЛТ, и не было ничего удивительного в том, что встретились мы именно здесь. Но тогда казалось, что судьба тыкает носом в ситуацию, пытаясь скорректировать ход событий. Сесилия дала мне свой номер телефона. Я взмыл как ракета на шестой этаж, где деревянным кругляком, смоченным синими чернилами, мне припечатали два листка бумаги.

К моменту нашей встречи она заканчивала свое трехгодичное пребывание в Питере и через месяц собиралась отчаливать к родным берегам, омываемым водами Балтики. Десять дней растянулись молча по окраине временной. Лампа неба свой взгляд волчий откупорила над Сенной.

Месяц растянулся не молча. Он растянулся с криком, ором, гиканьем. Время нагрелось, стало мягким, как оловянная проволока для пайки. Эластичность сказалась на продолжительности дней, часов, секунд, потому что ничего я не помню из всего того года, кроме последнего месяца, его замкнувшего. Шведского месяца, после которого я покинул группу «Улитки», а наша компания прекратила свое существование в связи с межличностными конфликтами, в ней возникшими.