От косяка до штанги

С начальством у нас были отношения более чем напряженные. Начальство и молодой трудовой коллектив представляли собой диполь — два электрических заряда противоположные по знаку. Соприкасаться нам было запрещено. Потому что стоило потереть шерстяную тряпочку начальского терпения об эбонитовую палочку нашего тинейджерского беспокойства, как тут же проскакивала искра. Начальство хотело, чтобы дети работали, по ночам спали, чтобы девушки не шарились с местными. Но дети не выполняли стройотрядовские заповеди, что рассматривалось как нарушение административного порядка. Например, такое нарушение.

Детям захотелось выпить, но пить было нечего кроме волжской воды. Денег тоже не было. Поэтому дети расположились на полу, образовав круг из пятнадцати человек, и стали пить ненагруженную алкоголем природную влагу. При этом атрибутика пьянки была тщательно соблюдена (закуска в виде помидорного салата и зажаренных карасей, тосты, чоканье). И надо сказать — торкнуло. Такой коллективный психоз на почве желания опьянеть. Я повторил этот опыт несколько лет спустя, распив три литра бифидока из рюмок. Эффект тот же.

Дети были взяты с поличным на месте преступления лагерным начальником, который готов был головой об стену биться, дабы выискать под матрасами самогон, в тумбочке марихуану, презерватив в подушке. Он вбежал с криком: «Попались!» Схватил бутылку. Понюхал, попробовал, понюхал, попробовал. «Там должен быть спирт. Или самогон». Так говорили его удивленные глаза. Но в бутылке была вода. Самая обыкновенная волжская жидкость. Аш, мать ее, два о. В то, что дети от астраханской хандры начали пить воду, как водку, он так и не поверил. Зато ему пришлось поверить, что открывашкой можно не только банку со шпротами откупорить, но и вены на шее, если она в руках у мистера Х.

Выход был найден довольно простой. Меня пригласили к милиционеру, периодически дежурившему на территории лагеря, и популярно объяснили ситуацию с местным мужским населением (сидело, сидит, будет сидеть). Одна заявка в письменно виде — и от меня отвянут тут же, поскольку этот лист бумаги будет висеть дамокловым мечом над мистером Х и над мистером Y. Я поначалу упирался, вследствие антагонизма моей панковской натуры и милицейских протоколов. В системе моих морально-нравственных ценностей, вытекающих из юношеского максимализма, такого тандема не подразумевалось. Мне было объяснено еще раз, что это единственно возможный выход (мирный) из сложившейся ситуации. Я посоветовался со своими сожителями и написал заяву. Мистеры тут же отклеились от меня, как отсыревшие обои от бетонной стены. Даже свои косые взгляды попрятали в брови.

Ближе к отъезду мы стали запасаться в столовой пустыми коробками из-под геркулеса для того, чтобы использовать их в качестве тары. Трава сохла в укромном месте. Каждый планировал увезти пачек по десять. Надеялись на то, что на вокзале никто шмонать не станет, поскольку погрузка стройотряда в вагон — это психдом. Все шло в нужном темпе. Рассматривались даже варианты запихивания коробок с «овсяными хлопьями» в ящики с помидорами, так, чтобы их не было видно.

Активней воровались арбузы с бахчи. Дети ходили ночью охотиться на зеленых полосатых колобков с розовой мякотью вместо мозгов (у колобка есть мозг?), обернувшись поясами. Это были тренировочные штаны, которые использовались как мешки. Штанины снизу завязывались. В каждую штанину влезало по два больших арбуза — итого четыре. Перекинув получившиеся ноги через плечи, компания людей, которых непременно осудили бы Тимур и его команда, удалялась в сторону лагеря. Здесь мы кормили арбузами девиц, а они кормили нас икрой, которой их снабжали сексуально озабоченные браконьеры. Икра в чистом виде Павлику не шибко понравилась. Может, сработал эффект горожанина, который, приехав в деревню, попробовал парного молока, и чуть не исторг его обратно, настолько он привык к пастеризованным продуктам в упаковках Tetra pak.

Уезжал я с багажом эмоций: потеря девственности, южный загар, прощальный костер, в котором директор лагеря сжег сто пятьдесят коробок из-под геркулеса. Это был неожиданный удар. Засушенная трава, преодолев Россию с юга на север, приобретала приятную для подростка ценность, которую можно было выразить в конкретном денежном эквиваленте. Но мечты обогатиться за счет астраханской флоры улетели вместе с ароматом, который она источала, сгорая под пристальным наблюдением директора и нашими грустными взорами. Запах разлагающейся конопли заползал в ноздри, выдавливая из глаз слезы обиды. В конце концов, на сбор и переработку этого урожая было потрачено достаточно сил и нервов. Пришлось отправляться с грузом помидоров и баклажанов на радость родителей. Мечты о сбыте марихуаны затаились еще на год.

Отрезок седьмой