От косяка до штанги

Шесть лет спустя я опознал его по плоскому, как палуба авианосца, носу и джинсовой куртке с характерной заплатой на спине. Дело было на Московском проспекте, неподалеку от нашей репетиционной точки. Он сидел в табачном ларьке. На следующее утро ему пришлось чистить зубы, количество которых уменьшилось на два. Я стучал его головой об стену до тех пор, пока он не вспомнил хотя бы мое имя. Умилила даже не его рожа, отупевшая еще больше, а нежелание сменить за столь долгий срок верхнюю одежду. Вся его фигура говорила о том, что в течение этих шести лет он употребил декалитры спирта. Но тогда, в подворотне на улице Плеханова, он был царь и Бог (а точнее Шеф) для многих детей, которые обрели себя в двух центральных подземных переходах города (в Трубе теплой и Трубе холодной). У него был напарник, некто Кира, которого все звали Председателем. Кира — маленький человек с брюшком под рубашкой, курящий «Беломор». В отличие от Сереги, он остановил свой выбор на этих папиросах в силу их стоимости. В принципе, любой хрен, которому больше негде распылять свои амбиции, мог бы прийти тогда в Трубу и сказать, что он Председатель. Квартира Киры вскоре был вычислена, и долго потом Председателя видно не было. А вот Шеф испарился сам. Но успел запечатлеться в моей памяти, благодаря претензиям на марихуану.

— Гони травку.

— Какую травку? — автоматически выдал я.

Через четыре столба
Будет кулак у лба

Живот словил ботинок Шефа, я согнулся, как страус, пытаясь спрятать голову в асфальт. Леший и еще один участник описываемого действа, ни имени, ни внешности которого я не помню, стояли в стороне. Ухо треснуло от удара. Перед глазами заплясали маленькие лужи, и мне пришлось пикирующим бомбардировщиком рухнуть на посадочную полосу, помеченную местными кошками и собаками. Тяготили бомбы в виде пяти пакетов, которые пришлось сбросить, пока они не взорвут фюзеляж изнутри.

Кричать о помощи в подобной ситуации было глупо. Если бы нас застукали менты, то еще неизвестно кому бы больше досталось — мне или Шефу. Поэтому я отдал ему траву. За что получил еще один пинок.

Со временем Павлик избавился от комплексов разбитой рожи, потому что ходил с ней в юности частенько. Раз в пионерском лагере мы качались на качелях, являвших собой железную перекладину, сидя на концах которой, можно было испытывать детскую радость полета, а так же делать «блинчики». Чтобы сделать «блинчик», нужно было сильно стукнуть перекладину о землю, и тогда сидящий напротив слегка подпрыгивал, испытывая еще большую детскую радость полета. Я подпрыгнул так, что слетел с сидения и, приземлившись на качели, поцеловался с железкой. Щека моя распухла как при флюсе.

— Вынь сливу изо рта, — сказала воспитательница, встретив меня на улице.

— А у меня там нет сливы, — ответил я.

Воспитательнице поплохело.

Частенько я возвращался с изменившимся цветом лица после концертов в СКК. Но то, во что превратилась моя физиономия после общения с Шефом, поразило всех, включая меня самого. Щеки сравнялись с носом, как при аллергическом отеке. Мастер в училище долго смотрел на меня, потом сказал, что такие последствия бывают после очень точного удара в затылок. Я не стал рассказывать, как дело было, особенно учитывая причину, побудившую Шефа обратить на меня свое пристальное внимание. Облепившись дома мокрыми газетами (мама сказала, что свинец, содержащийся в типографской краске, вытягивает синяки), Павлик плевал в потолок и пытался выстроить в уме безопасный алгоритм сбыта легких наркотиков. Выход нашелся сам собой.

Нужно было найти, во-первых, безопасную точку, во-вторых, человека, который бы осуществлял акт купли-продажи без моего непосредственного участия, получая за это необходимый процент. Таким местом являлся клуб «Там-Там». Таким человеком был Серый — барабанщик, наркоман и каратист.

К моим рукам деньги никогда не липли. А если и липли, то тут же отваливались. Так поступают последние ноябрьские листья относительно веток. И стоял я голым тополем посреди чистого поля, созерцая пустынную, неоплодотворенную коммерцией целину собственной жизни.

Расфасовав траву по бумажным пакетикам, Павлик ехал днем в «Там-Там» и рассовывал их по всем окрестным парадным. Днем милиция более лояльна и не пристает к человеку в драной кожаной куртке и в ботинках с железными носами. Куртка была одеждой летчиков, в которой, видать, после них работал лесоруб. У нее было минимум кожи и максимум потертостей, дыр, и прилагаемых к дырам заплат. Молния не работала, поэтому я собственноручно наклепал кнопок, заменивших пуговицы.

— Я с тобой в такой куртке никуда не пойду, — говорила мне потом девушка Алиса, и садилась в прихожей. Я выходил один и ждал. Она со слезами на глазах меня догоняла.

Ботинки, в которых газосварщики и монтажники пребывают на своих рабочих объектах, после чего с радостью их снимают, служили мне будничной и выходной обувью. Мы их протестировали в мастерской, разбив несколько бутылок о железные нашлепки. Ботинки придавали мне уверенности.