От красного террора к мафиозному государству: спецслужбы России в борьбе за мировое господство

Вижу, что на съезде, вероятно, не смогу читать доклада. Ухудшение в болезни после трех месяцев лечения явное [...] Я попробую готовиться. Но готовьтесь и Вы. На съезде и пленуме ЦК важен и мой доклад. Очень боюсь, что ни там, ни здесь не смогу. [...] Имейте в виду, что обмен коротенькими записочками [...] нервы выносят лучше разговоров (ибо я могу обдумать, отложить на час и т.д. Оч[ень] прошу поэтому завести стенографистку и чаще посылать мне (перед Пол[ит]бюро) записки в 5–10 строк. Я подумаю час-два и отвечу126.

Думать час-два над запиской в несколько строк — это уже не Ленин октября 1917 года!

«Здоровье Ленина резко надломилось в конце 1921 года»127, — вспоминал Троцкий.

Наблюдательный Сталин не мог не знать, что Ленин заболевает. По линии ЦК и ВЧК об этом, разумеется, знал и Дзержинский. Отметим также, что март 1921 года, когда писалась записка Ленина Каменеву, — месяц и год введения в советской России Новой экономической политики (НЭП), провозглашенной Десятым партийным съездом.

По непопулярности в партии НЭП мог сравниться только с Брестским миром. Это был второй оппортунистический шага Ленина как коммуниста. Точнее — компромисс на внутреннем фронте (НЭП) явился следствием компромисса на фронте внешнем (Брестское соглашение и отказ от перманентной революционной вой­ны), о чем предупреждали Ленина многочисленные противники Брестского мира, от Троцкого до левых коммунистов.

Однако, если при подписании Брестского мира его сторонники (в лице Ленина) и его противники (в лице всех остальных) с одинаковым рвением подчеркивали недолговечность Бреста, к НЭПу отношение было совсем иным. На какой срок вводился НЭП и к каким последствиям он мог привести — в 1921 году не знал никто. Трудно сказать, насколько буквально воспринимал Ленин собственную фразу о том, что НЭП вводился им «всерьез и надолго»128, одновременно указывая, что НЭП означает возрождение капитализма в России. По крайней мере лозунг этот ни у кого не должен был вызвать восторга. Было понятно, что мирного сосуществования между всевластным, вооруженным, но бедным и голодным коммунистом, с одной стороны, и безоружным, сытым и богатым нэпманом, с другой, быть не может. Либо коммунист посадит нэпмана, либо нэпман отнимет власть у коммуниста. Случилось первое.

Во внутрипартийной борьбе в этот период Ленин и его оппоненты учли уроки Брестского мира. Было ясно, что Ленина не возьмешь открытой критикой, как делалось это сплошь и рядом во время дискуссии о мире в 1918 году; что Ленин все равно всех обманет или переиграет; что он будет голосовать до измождения, пока не пройдет его резолюция. Ленин тоже пытался теперь избежать открытой дискуссии, приведшей в 1918 году к расколу партии, к заговору 6 июля 1918 года, к фактическому отстранению Ленина от власти на целый год, с марта 1918 по март 1919 года, к попытке его физического устранения через покушение 30 августа 1918 года... При внешней поддержке Политбюро (которой в вопросе НЭПа у Ленина никогда не было и не могло быть, как и в случае с Брестским миром) Ленин круто изменил в мартe 1921 года внутриполитический курс советского правительства, искренне считая, что преодолел оппозицию легче, чем в 1918-м.

Но Ленин ошибся. Опорой Сталина в открыто начавшейся в 1921 году против Ленина борьбе внутри партии служили безликие партийные функционеры, вынужденные уступить по вине Ленина власть нэпману и категорически не желавшие этого делать.

В списке партийных преступлений Ленина НЭП стоял на последнем месте. Во главе списка стояли несостоявшаяся из-за Брестского мира революция в Европе; поражение в вой­не с Польшей; Кронштадтское восстание 1921 года... Кого же было винить в этих провалах, как не главу государства? И вот теперь этот же руководитель единоличным решением бросал партию в новую крайность — НЭП.

О противостоянии Ленину в партийных верхах в этот период можно судить лишь по намекам. 4 июня 1921 года Ленин пишет письмо в Берлин советскому дипломату Г. Л. Шкловскому. Это письмо сестра Ленина М. И. Ульянова характеризует как сообщение Ленина Шкловскому о том, «что под В. И., так сказать, подкапываются. Кто и как — это остается тайной»129.