От легенды до легенды (сборник)

Портрет с жасмином позволял под благовидным предлогом перенести «Рассвет на Золотом берегу» в спальню Эжени, куда Жером входил при свете ночника. Фигурку поднявшего фонарь рыбака они купили в Помпеях, а рыбаку нужно море, пусть и нарисованное. Баронесса улыбнулась своим мыслям, подышала на холодное стекло и вывела вензель мужа. Было чуть больше четырех, но уже начинало смеркаться — в это время в Старых Кленах пили кофе. Зажив собственным домом, Эжени сохранила верность прежней привычке. Небрежно стерев с окна рисунок, молодая женщина собралась пройти в столовую, но раздался звонок, и лакей объявил о приезде кузины Лизы. Это было по меньшей мере удивительно — Лиза страдала постоянными мигренями, и родственники ее почти не видели. Кузины не было даже на свадьбе, но, возможно, ей стало плохо где-то поблизости.

При виде родственницы Эжени укрепилась в своем предположении — Лиза выглядела ужасно. Слегка растерявшаяся хозяйка предложила гостье кофе, та замялась, Эжени улыбнулась и велела принести второй прибор.

— На улице холодно.

— Да, — глаза Лизы были сухими и колючими, — очень холодно, но я пришла не для того, чтобы обсуждать погоду. Само собой, вы одна?

— Жером будет поздно.

— «Будет поздно»… — Кузина усмехнулась. — О да, он умеет объяснять свои отлучки. Шавине, моя дорогая, вам изменяет и изменял с самого первого дня.

— Я… я не понимаю.

— Конечно, не понимаете. Барону де Шавине, который не больше барон, чем любой из наших лакеев, требовалась жена с титулом и деньгами. Он получил несколько отказов, а потом ему представили малокровную, спящую наяву дурочку; впрочем, кого еще могли вырастить ваши родители? Если у вас хватит пороха, вы застанете его с поличным, добьетесь развода и вернете хотя бы часть приданого…

Лиза собиралась сказать что-то еще, но Эжени поднялась и негромко велела:

— Вон.

— Глупая крольчиха… Что ж, зря я к вам пришла.

— В самом деле зря. — Баронесса дернула шнурок звонка, вызывая лакея. — Проводите мадам. И больше ее не принимать!

Хлопнула входная дверь, слегка качнулся огонек лампы. Эжени тронула чашку — кофе не успел остыть, и женщина машинально выпила. Лучше быть крольчихой, чем гадюкой! Папа не зря говорит, что дядя ушел из парламента, но парламент не ушел из дяди. Жерома как раз включили в военную инспекцию, вот родственники и не выдержали. Что было бы, поверь она или хотя бы начни выяснять?! Какой-нибудь мерзавец из «Патриота» или «Эпохи» обязательно пронюхал бы, у журналистов всюду глаза и уши. Им не важно, правда или нет, главное — написать и не попасть при этом под суд. «Жена депутата де Шавине подозревает адюльтер!» — «Бывший легитимист изменяет супруге?» — «Подозрения баронессы де Шавине…» Отвратительно.

Эжени оттолкнула пустую чашку, почти вбежала в будуар, постояла возле зеркала, открыла и захлопнула шкатулку с подаренным мужем гарнитуром, дважды обошла все комнаты, вернулась к себе, торопливо переоделась и, бросив прислуге: «Если станут спрашивать, я скоро вернусь», выскочила на улицу. Свободный фиакр попался сразу же. Возница без лишних вопросов доставил взволнованную даму к служебному подъезду Национального Собрания, где Эжени без труда выяснила, что заседание еще продолжается и депутат де Шавине не только на нем присутствует, но и должен выступать. Иначе и быть не могло — если б случилась беда, она бы уже знала, и не от исходящей злобой Лизы. К ней во сне явился бы басконец и сказал, что любви больше нет, но император… Император, когда она видела его последний раз, всего лишь засмеялся и сказал, что Иль вернет только он. Если и когда сочтет нужным…

— Мадемуазель куда-то торопится? — Вкрадчивый мужской голос даже не показался отвратительным. Площадь перед парламентом — не саванна, здесь можно не бояться шакалов, по крайней мере днем.

— Да, — отрезала Эжени, — я тороплюсь.

Вкрадчивый господин галантно приподнял цилиндр и прошел мимо — он хорошо знал женщин и понял, что эта добыча не для него. Баронесса засмеялась и подняла лицо к темному, снежному и все равно показавшемуся солнечным небу. Можно было взять фиакр, но женщине захотелось прогуляться, а потом на глаза попалась вывеска мадемуазель Рене, изготовлявшей «лучшие в мире» шляпы. Эжени вспомнила, что себе подарок она еще не выбирала, поднялась на крыльцо и позвонила.

* * *