От легенды до легенды

Нонна Кузьминична секунду смотрела, взвизгнула и с прыткостью горного парнокопытного отпрыгнула к лифту.

— Что это?! — испуганно завопила соседка.

— Ты что орешь, дура! Гоблинов никогда не видела?! — возмутился Боб и тут же получил от меня подзатыльник. Грубиянов не люблю.

— Я вызову милицию! — продолжала митинговать в полуобморочном состоянии Нонна Кузьминична.

— Вызывайте! — с готовностью поддержал я. И указал на нашего постояльца: — У него нет регистрации!

Соседка, продолжая что-то кричать, в панике погрузилась в лифт и унеслась прочь.

— Напрасно ты постояльца показал. В желтой прессе завтра появится сенсационная статья с кричащим заголовком, — заметил Никодим. — Что-то вроде «Гоблины на Спартановке». Мы снова засветились.

— Маловероятно, — возразил я. — Кто ей поверит?

— Думаю, никто, — подмигнул домовой, ухмыльнулся себе в усы и закрыл дверь.

Суббота начиналась весело. Но это уже совсем другая история.

Ольга Голотвина Это мои герои!

По лесу идут двое. Юноша помогает хрупкой тоненькой девушке перебираться через поваленные стволы, заботливо отводит ветви, чтобы они не хлестнули ей по лицу.

Девушка тревожно оглядывается.

— Если нас догонят… — Голос ее подрагивает от страха.

— Ты жалеешь, что бежала со мной?

— Нет… конечно, нет! — от всего сердца говорит девушка. — Даже если убьют… без тебя все равно не жизнь, любовь моя!

Деревья расступаются. Перед беглецами бурная река. Через реку — узкий мостик.

Юноша шагает на мостик и оборачивается к подруге.

Та замерла — ей страшно ступить на мост.

Юноша протягивает к любимой руку.

— Идем же! — молит он.

— Не могу, боюсь…

И тут в спину ей ударяет стрела.

Коротко вскрикнув, девушка падает. Юноша бросается к подруге, обнимает, прижимает к себе.

Девушка поднимает взор, затуманенный болью.

— Пусть… — выдыхает она последние в жизни слова. — С тобой…

Юноша стискивает зубы и, подняв голову, молча глядит на скачущих к нему всадников.

Глядит на свою смерть.

* * *

В пышно украшенном зале дворца идет пир.

Гости не сводят восхищенных глаз с танцовщицы. Покрывало бьется, словно крыло: не женщина, а подбитая птица кружит по залу. Она прекрасна и трагична так, что перехватывает горло от волнения.

На самом конце длинного стола сидит девушка в пестром наряде. Глаза ее горят завистью и злобой.

— Мне никогда не танцевать как она… — шепчет девушка.

Поколебавшись, она бросает черную бусинку в стоящий на столе бокал.

Танцовщица, завершив круг по залу, садится рядом с девушкой в пестром.

— Ну, как я сплясала? — весело спрашивает она, берет бокал и жадно пьет.

Глаза ее расширяются, она пытается встать — и падает мертвой.

* * *

Тесное ущелье меж скал. Могучий воин бесстрашно преградил путь большому отряду. Уже несколько противников легло мертвыми у ног героя. Его боевой топор без устали вновь и вновь взмывает над головой — и обрушивается, круша вражьи шлемы и доспехи.

Стоящий поодаль от схватки командир отряда окликает воина:

— Опомнись, ты же обречен! Ждешь подмоги? Она не придет. Пропусти нас — и останешься жив.

Грозный хохот воина эхом дробится по ущелью. Враги отступают на несколько шагов — так страшит их это неистовое веселье.

— Нет подмоги? — смеется воин. — А скалы, что стоят со мной плечом к плечу? Они не дают вашей своре навалиться на меня разом! Моя земля защищает меня. Убирайтесь вон, чужеземные псы!

Командир отряда гневно простирает руку:

— Убейте его!

С новой злобой иноземцы кидаются в бой — и вот уже чей-то кривой клинок находит щель в доспехах воина…

* * *

Гусиное перо рвет бумагу, яростно зачеркивая строку.

Голос:

— Не дам! Не позволю! Это мои герои! Я перепишу…

Второй голос — негромкий, скучающий:

— Ничего ты не перепишешь.

За столом сидит старый Автор. Рядом стоит Незнакомец в сером: зыбкая фигура, человек-марево. Черты его лица нельзя разглядеть, а порой на миг кажется, что на нем маска палача. Единственное, что выглядит реальным, — это меч в его руке. Огромный, тусклый, явно очень тяжелый.

— Ты ничего не перепишешь, — равнодушно говорит Незнакомец. — Твоя книга уже закончена.

— Я был молод, когда писал ее. Мир казался мне беспощадно жестоким. Теперь, прожив столько лет, я знаю, что жизнь добра, а люди милосердны.

— Это не имеет значения. Ты придумал мир? Он есть. Ты придумал героев? Они прожили и закончили жизнь так, как начертал им ты.

— Но я не хочу, чтобы гибли любовь, талант, отвага! И… и эти люди дороги мне.

— Поздно. Пиши, если хочешь, но твои строки будут фальшивы и мертвы.

— Неужели нельзя влить в них жизнь?

— Можно. Но это будет твоя жизнь, а у тебя ее не много осталось. Отдаешь?

Автор колеблется лишь несколько мгновений.

— Забирай!

* * *

Юноша протягивает к любимой руку.

— Идем же! — молит он.

— Не могу, боюсь… — говорит она, чуть не плача.

Юноша ободряюще улыбается:

— Я ведь обещал носить тебя на руках…

Он подхватывает подругу на руки и ступает на мост. Она закрывает глаза и прижимается к его груди.

Подскакавшие к мосту всадники, опустив луки, потрясенно глядят вслед юноше, несущему по узкому мосту свою любовь.

* * *

Поколебавшись, девушка в пестром бросает черную бусинку в стоящий на столе бокал.