От легенды до легенды

Не услышал бы господарь голоса Ее, даже если б Она закричала, но, когда говорила Она с ним, замирал он и как будто думал о чем-то своем — так он внимал речам Ее. И стоило Ей шепнуть, что вот оно, то место, которое так упорно ищет он, как остановился Стефан и объявил всем волю свою — воздвигнуть задушбину именно здесь. Прошло время, и монастырь Высокие Дечаны уже красовался на том самом месте. И был он прекраснее всех прочих храмов. Стены его были облицованы дивным мрамором трех сортов — белым, серым и розовым, шедшим полосами. На восточной стороне храма сооружен был большой алтарь, а по сторонам его — два придела, один из которых посвящен был святому Савве, небесному покровителю и заступнику рода Неманичей. Так величествен был сей храм, что короля сербского так и прозвали с тех пор — Стефан Дечанский.

Как и просила Она, взял господарь в жены Марию, дочь Иоанна Комнина, деспота Македонского, не пришлось даже стены ничьи штурмовать. Родились у них дети — Она почти что принимала и растила их. Наслаждались все покоем и благополучием, покуда вновь не вернулось в мир проклятие Неманичей — остро почуяла она тот миг, как будто во тьме ночной вдруг вспыхнул большой пожар.

Господарь мирно жил в своих владениях, то в одном дворце, то в другом, занимаясь делами благими и не заботясь о том, что кто-то может желать ему зла. В то время как предавался он уединению в горном дворце Петриче у Неродимля, внезапно наехали туда зетские бояре с сыном его, королевичем Душаном, во главе, окружили дворец и захватили господаря со всем его семейством. И приказал Душан отвезти отца своего в отдаленный замок Звечан. Говорил он всем, что отец замыслил ослепить его по примеру деда, короля Милутина. Но это была неправда. Просто решился в те поры Душан на большой грех — покончить с отцом своим, ибо страждал власти он более всего на свете и не мог противиться сему. По приказу Душана явились в Звечан ближние бояре его и задушили короля Стефана, когда тот предавался молитве. Тело быстро вывезено было в отстроенную недавно обитель Дечанскую и погребено там.

Она скорбела о нем — хотя так ему, без сомнений, было гораздо спокойнее. Но еще более скорбела Она о народе сем, ибо с тех пор видел он мало хорошего. Делало свое черное дело проклятие Неманичей. Взошел на престол король Стефан Урош Душан, прозванный Сильным, ибо во всем стремился он походить на деда своего, короля Милутина. В правление Душаново держава сербская достигла вершины могущества, но вершина сия оказались, увы, не слишком устойчивой.

Только надел король Душан на себя тиару базилевсову, только провозгласил себя в Скопье царем сербов и ромеев, только направился он к Константинополю, — а ворота того почитай что открыты были для него, — как случилась с ним беда. Внезапно умер король, безо всякой на то причины, в самом расцвете сил. Пряма дорога к Великому Городу, да не всякий пройдет ее. Не зря, ох не зря незадолго до конца дней своих потерял царь Душан вкус к жизни. Запирался в своих покоях, ни с кем не говорил целыми днями, не мог ни есть, ни пить, ни сходиться с женщинами, и страх гнетущий был в глазах его — страх, которого Неманичи не ведали прежде. И не могли понять царедворцы лукавые, чего может бояться великий господарь, у ног которого лежит целая империя, подобно блуднице готовая, чтобы взяли ее.

Не успели схоронить царя, как скончался единственный сын его, коему едва исполнилось столько же лет, сколько было убиенному королевичу Константину, когда Душан приказал зарезать его, — и тоже безо всякой причины. Долго не было детей у царя Душана, чего только они с царицей Еленой ни делали, но вот даровал им Бог наследника — а не впрок. Не убоялся Душан проклятия, даже знать о нем не желал — только не спасло его это.

Уничтожили ослепленные Неманичи сами себя, срубили под корень, выкорчевали лозу свою. И пало проклятие на народ их. Осталась страна без господаря, пошла смута среди бояр да князей, уж боковые ветви Неманичей вступили в спор за наследство Душаново, и совсем скоро не стало державы, распалась она на мелкие клочки. Позабыли люди, что на знамени их начертан крест, а подле него четыре буквы «с», что значило: «Само слога србина спасава»[76]. Запамятовал про то народ, сам обрек себя на испытания суровые. Долгая усобица началась на благословенной прежде земле. Лихо воевали сербы сами с собой, да так увлеклись сим занятием, что врага истинного — турок — не приметили, а когда приметили — так уж поздно было. Платили потом за ошибки они без малого пять веков кровью своей, да и сколько еще платить осталось?