От Ленина до Путина. Россия на Ближнем и Среднем Востоке

Автор. Да, пожалуй. Он не мог поступить иначе, хотя разрядка, за которую он в принципе выступал, пошла под откос. Был ли у нас кто-либо, какая-либо группа заинтересованных в срыве разрядки?

Е.Д. Пырлин. Пожалуй нет. Под разрядкой понимали статус-кво, поэтому в ней были заинтересованы все. О каких-то фракциях в том понимании, как мы сейчас говорим, в то время не было и речи. Худо-бедно было бюрократическое единство в деле подлаживания под генерального секретаря, под установки. Никто не был заинтересован в том, чтобы показать готовность идти на риск.

Автор. Закон деятельности бюрократии подразумевал, что чем меньше делаешь, чем меньше усилий и активности, тем надежнее.

Е.Д. Пырлин. Да. Тем надежнее, тем спокойнее ты сам будешь жить.

Е.М. Русаков. Я бы не стал упрощать и смешивать в одну кучу «раннего» Брежнева с «поздним», и тем более – с Черненко.

Динамичность по мере прогрессирования болезни Брежнева замедлялась. Но, несмотря на «речевые памятки», наверху принимались серьезные решения, государственный аппарат работал как обычно. Правда, это касалось, прежде всего, отношений с США, Китаем, крупными западноевропейскими странами, Индией, даже Финляндией, которую «по старой привычке» опекал и Суслов (он даже визировал немногочисленные крупные статьи в «Правде» по этой стране). Но ближневосточные страны, в том числе Египет, после 1973 года из круга «избранных» стали выходить. Даже Япония, которую в 1960-х годах посетила чуть ли не половина Совета министров СССР, была изъята из этого круга после того, как японцы в 1976 году долго тянули с возвращением самолета МиГ-25, на котором сбежал советский летчик.

Вообще, это большой философский и политологический вопрос, что лучше – слабый лидер и коллективное руководство или авторитарный «всезнающий лидер», у которого все на побегушках, не всегда трезвый, но волевой лидер или умнейшая непьющая размазня. В конце концов, Рейган особым интеллектом не отличался, но его в США считают одним из лучших американских президентов. Да, МИДу приходилось писать «капусту», а разведке – отклики на выступления генсека или празднование Первого мая, о которых почти никто в мире и не слышал. Я уж не говорю о пяти-шести годах подготовки к 50-летию Октябрьской революции и 100-летию со дня рождения В.И. Ленина. Доставалось не только зарубежным собкорам, но и дипломатам, и разведчикам. Не надо преувеличивать значение всей этой суеты (она присутствует у всех, достаточно посмотреть, сколько хлопот доставляет американским посольствам приезд третьеразрядного сенатора). Кто хотел, тот работал, а в разведке тех, кто не хотел или не мог работать, заставляли делать это или отправляли в «почетную ссылку» домой, впредь не выпуская его дальше советской границы. При Андропове много импульсов шло от него самого. Мне представляется, что для Андропова внешняя политика (а разведка – неотъемлемая ее часть) была своего рода отдушиной, позволявшей ему отвлечься от болезни Брежнева, склок в политбюро и неустроенности страны. Сама разведка тоже выдвигала немало инициатив, хотя далеко не все они принимались, а к некоторым относились как к горячей картошке и прятали их подальше, но незадачливых «энтузиастов» лишь журили.

Взглянем шире за скромные горизонты внешней разведки. Разве поворот в советско-американских отношениях к договоренностям об ограничении стратегических вооружений и разрядке напряженности не был инновацией глобального масштаба? По крайней мере, разрядка почти на десять лет обеспечила относительную стабильность советско-американских отношений. И в этот поворот внесли свой вклад и руководство страны, и в разной степени все ведомства, как, впрочем (вместе с американскими «ястребами»), и в ее «похороны».

Что касается Андропова, то он принадлежал к числу тех редких политиков, которые совмещают неподдельный интерес к деталям со стратегическим видением. Естественно, у него были свои идеологические пристрастия, накладывало отпечаток и его активное участие в борьбе за власть, были и просчеты. Но его мощный интеллект, способность смотреть правде в глаза, организаторские способности и искреннее желание наладить дела в стране неоспоримы.

Я считал и по сей день считаю, что разрядка была полезной для обеих стран и для «мира во всем мире». «Ястребы» в США выступали против разрядки открыто и яростно. У нас к разрядке в первые годы относились как к «священной корове». Но внутренне у большинства военных, сотрудников КГБ и многих дипломатов она вызывала сильнейшую аллергию, вымученные слова в ее поддержку далеко не всегда совпадали с действиями. Я нередко у нас слышал: «Почему американцам можно, а нам нельзя?» Со своей стороны, американцы, даже умеренные, вопрошали: «Зачем вы наклепали новых танков столько, что их можно выстроить в несколько рядов до самого Ла-Манша?», «Вы что, не понимаете, что один батальон кубинцев может пройти по всей Африке – от Эфиопии до ЮАР?».