Я помню, как опытного, мудрого Василия Федоровича Грубякова – посла в Турции – ночью подняли звонком из турецкого МИДа: советский крейсер без предварительного уведомления вошел из Эгейского моря в территориальные воды Турции и приближается к Дарданеллам. По техническим условиям соблюдения конвенции, регулирующей режим черноморских проливов, уведомление должно было быть сделано заранее из Генштаба через советское посольство. Где-то в Москве произошла осечка, очень редкая, но очень скверная. Турки уже установили прямую телефонную связь с командиром корабля и предложили Грубякову поговорить с ним. У осторожнейшего и интеллигентнейшего Василия Федоровича тряслись руки, когда, с трудом удерживая телефонную трубку, он орал в нее срывающимся на визг фальцетом: «С вами говорит чрезвычайный и полномочный посол Советского Союза в Турецкой Республике Грубяков! Все советские граждане, находящиеся на территории Турции, подчиняются мне! Я вам приказываю…» – «Я подчиняюсь не вам, а главкому…» – «Вы подчиняетесь мне!!! Я вам приказываю: немедленно выйти за пределы территориальных вод Турции и ждать дальнейших распоряжений». У командира крейсера хватило ума повернуть назад.
На самом деле любой посол знал, что его реальное место в партийно-государственной иерархии ниже, чем у многих приезжавших министров и другого высшего начальства, поэтому и вел себя соответствующим образом. Тот же Василий Федорович Грубяков терпел разнузданное хамство одного нашего министра, который не протрезвлялся за все время своего визита в Турцию, чуть ли не в кальсонах выходил, распугивая дам, в фойе роскошной гостиницы, где он останавливался, нес околесицу на встречах. Турки закрывали на все глаза: министр был им нужен. О его выходках молчали острые и пронырливые турецкие журналисты. Сопровождавшие делегацию дипломаты не спали ночей. Василий Федорович пытался образумить министра, который сугубо формально ему подчинялся. Посол контролировал политические итоги встреч, а в остальном тихо страдал и терпел: если гость обгадит посла перед Брежневым, Косыгиным или Громыко, отмываться надо будет долго.
Судьба посла зависела от мнения о нем высокопоставленных гостей Центра. В повседневной работе он должен был учитывать служебное влияние, личные и родственные связи, а порой и компетентность, и силу характера руководителей служб КГБ и ГРУ, которые, как правило, находились «под крышей» посольства, а также мнение главного военного советника или командующего советскими войсками, если таковые были в стране. Иногда и мнение присланного из ЦК партийного секретаря, если им оказывался опытный или фанатичный «волкодав» и если он не был подобран самим послом. Все без исключения дипломаты, которых я знал, в один голос говорили, что лавирование среди своих было более сложной дипломатией, чем отношения с руководством страны пребывания.
Практику эту кое-кто решительно осуждал, хотя бы на словах.
Вот что говорит об этом опытный работник МИДа.