От Ленинграда до Берлина. Воспоминания артиллериста о войне и однополчанах. 1941–1945

– Как вы считаете, – обратился он к последнему, за которым занял очередь, – успею ли я подстричься до начала партсобрания, намеченного на 16.00 во ВНИИГиМ?

– Нет, не успеете, – ответил тот ему. – Сейчас 15.00, а вы – третий в очереди к мастеру. Впрочем, я вам уступлю свою очередь.

– Спасибо, большое спасибо, – сказал старик, встав со стула, чтобы быть поближе ко входу в зал. – Неудобно запаздывать на партсобрание.

Но внешность у него была такой, что привлекала внимание: рост больше 185 сантиметров, вес килограммов 140, широкоплечий, с выпирающим из пиджака брюхом, ботинки 48-го размера.

– А разве таким, как вы, обязательно посещать партсобрания? Видать, пенсионер, сидел бы дома, – сказал один из очередников, лет на десять моложе, ниже ростом и раза в два меньше весом, смуглолицый, видать, курящий, злоупотребляющий спиртными напитками, «алкаш».

– Да нет, нельзя опаздывать. Ведь член партии с января 1942 года. Перед боем писал: «Иду в бой, считайте меня коммунистом». Вернулся живым, получил партбилет. 47 лет стажа. К тому же доктор сельскохозяйственных наук, моё присутствие на партсобрании, возможно, поможет молодым коммунистам в решении злободневных вопросов агропрома. Ведь «Продовольственную программу»[82] решать нужно ускоренно.

– Что? А что вы сделали с сельским хозяйством? Запустили его до крайности, что и поднять-то невозможно, – возразил очередник. – К тому же сам наел какое пузо. Уничтожать таких надо, – решительно заявил он.

– Какой вы жестокий. А вы между тем не видите, на каких ногах я стою. Если подниму штанины, вы сжалитесь надо мной и извинитесь. Ведь обе ноги ленинградской блокадой 1941–1943 годов поражены, поморожены, побиты осколками мин. Сине-чёрные.

– Я сам воевал, у самого осколок в лёгких под лопаткой. Дак что, снимать мне рубаху и показывать затянувшуюся рубцом рану? – ответил тот, убавив несколько свой гнев. – У самого есть ордена и медали, да не ношу. А вы – с колодочками ходите, бездельники, толстяки.

– Но вы ведь курите, поэтому худой, тощий, а я не курю.

– Да, я с 1925 года рождения, моложе, курю, пью водку и дружу с женщинами. А вы, видать, уже ни к чему не способны, – ответил тот, и тут же его пригласили в зал.

Вошёл в зал и толстяк. На этом и окончился разговор в приёмной парикмахерской. Но он не окончен. Его следует продолжить в народе. Выяснить, кто есть кто, кого следует винить за провал в сельском хозяйстве».

…Что бы он сказал, если бы узнал, что случилось с народным хозяйством страны в 1990-е – 2000-е? Да, в советские годы были недочёты, ошибки (порой крупные), идеологизация, при которой господствовали разного рода политические догмы и выраставшие из них псевдонаучные теории, шедшие наперекор жизни и здравому смыслу. Но само хозяйство жило! Существовало! Развивалось! Его надо было изменять и улучшать. А вместо этого его разрушили – ради наживы и других идеологических догм. Уничтожили во имя «интеграции в мировую экономику и мировое сообщество». Отдав всё на откуп «рынка», который «всё расставит на свои места». Он и расставил – на радость кучке доморощенных богачей, либерально-рыночных идеологов и закордонных недругов-конкурентов.

И поросли бурьяном поля. Обезлюдело село. Как в годы войны.

А война тоже постучалась в двери. Помнится, как поражён был дед, увидев в 1991 году (в дни «путча») на московских улицах танки. Как тяжело ему было осознавать, что в Приднестровье, от которого до его малой родины рукой подать, в 1992 году начались бои. А что бы он сказал, узнав, что в начале XXI века Украину будут натравливать на Россию и разжигать ненависть против «Москвы» и русских? Что украинские националисты будут заживо сжигать людей в его, почти что родной, Одессе? Что марионеточное «украинское правительство» провозгласит фашистских прислужников героями и станет безжалостно бомбить и расстреливать из орудий, танков и реактивных систем мирные города и сёла Донбасса?

Главу об отечественном селе и сельском хозяйстве (как и о промышленности, науке, образовании, демографии, культуре и национальном достоинстве) постсоветского периода можно было бы назвать «На обломках». Над страной, над всеми жившими, живущими, и теми, кто ещё родится или мог бы родиться, совершили поистине «Коренную Переделку». Гораздо более масштабную, безжалостную и губительную, чем та, настоящая, которая чуть не случилась на рубеже 1940—1950-х (и то не от злонамеренности, а всего лишь от ошибок и личных мотивов). «Коренную переделку» не почв, а страны, народа, совести, души. Когда «пласты» народной жизни перевернули местами, «плодородный слой» оказался разрушен, а на том, что вывернули «из глубин», ничего путного не выросло, так как был он пуст и бесплоден.