От лица огня

— В математике, Лёня. Когда мне исполнилось пять, отец отвёл меня в хедер, и я читал Тору. А мой сын Миша учит математику. Он решает задачи про бассейны: одну трубу открыли, другую закрыли, и все эти задачи — про нашу жизнь. Например, в гостиницу «Континенталь» вчера вечером, после докладов и прений, вернулись восемьдесят пять участников совещания. Ночью к ним заехали в гости киевские коллеги, а сегодня утром, извините за прямоту, в «Континентале» осталось только пятьдесят три товарища из районов и областей. И так по всем гостиницам. В бассейне открыли трубу, понимаете? В задаче спрашивается: сколько участников совещания пришли бы сегодня на концерт? Я не касаюсь других важных вопросов: о чём бы они думали и в каком настроении они бы слушали ваш доклад о боксе? Математика, извините за прямоту, такими категориями не оперирует. Вопрос только один: сколько бы их пришло после чистки, и что бы они увидели? Полупустой зал?

— Поэтому вы решили отменить концерт, — догадался Сапливенко.

— Лёня, — вздохнул Ребрик, — ну кто я, чтобы отменять такой концерт? Как вы это себе представляете? Я позвоню наверх и скажу: заплыв невозможен, в бассейне, извините за прямоту, осталось слишком мало воды? Они сами умеют считать не хуже нас с вами. О, как они умеют считать! Подсчитали, позвонили Ребрику, сказали: концерт отменить. Ребрик не задал ни одного вопроса, он ответил: есть. Железный нарком чистит меч революции, какие могут быть вопросы?

— Костю-то зачем было трогать? Свой же парень. А без него «Динамо» покатится по турнирной таблице.

— Люблю умных людей, вроде вас, Лёня, которые сами могут ответить на свои вопросы, — поднялся с дивана Ребрик. — Будете уходить, очень советую заглянуть в наш буфет. Для участников совещания утром завезли чёрную икру, балычок, ещё там разное. Всё по спецценам. Назад уже никто ничего не повезёт — придётся, извините за прямоту, реализовать своими силами. Так что пользуйтесь случаем, второй такой не скоро выпадет. Я надеюсь. Идёмте, я вас провожу.

Сапливенко вышел на улицу измученным и разбитым. У входа в Дом культуры уже висело свежее объявление, по техническим причинам вечерний концерт переносился на неопределённое время.

4.

Сказав Ребрику, что отменил тренировку, Сапливенко слегка слукавил. Тренировка началась в пять, как обычно, в спортзале на улице Либкнехта, бывшей Левашовской. Собираясь выступать на вечере, он попросил Чёрного и Гольдинова подменить его. Этих двоих Сапливенко тренировал почти два года. Когда в тридцать седьмом ему поручили создать секцию бокса при «Юном Динамовце», ребят для старшей группы, 15–16 лет, искать не пришлось — они у него уже занимались. Он научил их всему, что открыл и понял сам за десять лет на ринге. Парни схватывали мгновенно, понемногу дорабатывали и усложняли его финты. За эти два года они стали лучшими в Украине в своих весовых категориях и уже рвались на пьедестал первенства Союза. Пока им не хватало мастерства, они ещё не были виртуозами бокса, но Сапливенко не сомневался, что пройдёт два-три сезона — и ученики станут его главными противниками на ринге.

Узкое двухэтажное здание на Либкнехта делили борцы и боксёры. На первом, борцовском этаже этим вечером было тихо, но ещё с лестницы Сапливенко услышал частые звуки ударов и голоса ребят, доносившиеся со второго. Поднявшись, он остановился у приоткрытой двери спортзала, наблюдая за тренировкой. Несколько человек ещё работали с грушами, но почти все уже столпились возле ринга и следили за тренировочным боем. Сапливенко простоял незамеченным всего минуту. За эту короткую минуту мутная тоска, накатившая во время разговора с Ребриком, отступила. Что бы с ним ни случилось, он уже научил этих ребят работать, он дал им первый импульс, задал направление развития и был уверен, что направил их верно.

Только что с ним может случиться?

Сапливенко должен был войти сильным и уверенным, оставив за дверью чёрную тревогу этого дня. Таким он и появился среди учеников. В зале стоял крепкий дух: мешались резкие запахи хлорки и пота, нагревшейся кожи боксёрских груш, конского волоса. Так пахли изнурительные тренировки, проходившие в этом зале годами, так пахла его работа.

Главное в эти минуты происходило на ринге, туда он и направился. А едва разглядев, кого Гольдинов с Чёрным поставили в паре, тут же понял: бой нужно останавливать. Но два «пера» [5], Хацман и Тулько, уже сцепились всерьёз. Сам он никогда не сводил их на ринге — эти двое друг друга едва терпели и теперь, в его отсутствие, решили выяснить отношения публично. Это был вовсе не тренировочный бой, и по лицам Чёрного и Гольдинова Сапливенко видел, что те были бы рады остановить схватку, но ситуация уже вела и диктовала себя сама.

— Сколько до конца раунда, Миша? — раздвигая мальчишек, столпившихся у канатов, он пробрался к Чёрному, выполнявшему роль хронометриста.

— Ещё минута, Леонид Афанасьевич.

— Хорошо, эту минуту пусть подерутся, и останавливай бой. Какой раунд?

— Четвёртый.

— Что вы устроили! — в сердцах бросил Сапливенко. — Знаете же…