От лица огня

Заваленный кирпичом лаз в подвал винного магазина первым нашёл Мирон, и не пожадничал, привёл следом товарищей. Втроем они проторчали в этом подвале почти неделю. Таких вин и коньяков ребята прежде не пробовали никогда, да и потом не встречали. В глубоких нишах хранились бутылки с этикетками на немецком, французском, испанском, итальянском — географию Европы можно было учить в этом подвале, и они постарались! В соседней кладовой осталось несколько хорошо прокопчённых окороков, так что о еде можно было не беспокоиться. Они лихо отметили освобождение из плена и победу, по-настоящему отпраздновали, отгуляли за все годы разом.

Из винного погребка в лагерь вернулись только двое. Мирон, прихватив пару бутылок бренди, отправился прямиком в новую жизнь.

Вскоре новая жизнь началась и для Коли с Мишкой. В июне сорок пятого американцы оставили Рурскую область англичанам. Британские оккупационные власти собрали бывших пленных в цехе остановленного завода, запретили выходить за пределы ограждения и шляться по городу, урезали паёк. Всё произошло по-военному быстро, англичане ни с кем не церемонились, вели себя жёстко. Уже тогда некоторые пожалели, что не ушли с американцами, но дверь захлопнулась и в переносном смысле, и в прямом, их готовили к передаче советской администрации.

Глядя, как всё оборачивается, Коля при регистрации назвал не своё имя, а Мирона Ткаченко. Риска в этом большого не было, в случае чего он готов был свалить ошибку на путаницу в британской администрации, на бестолковость англичан, на что угодно. А там кто знает, как обернётся.

Почувствовав вкус американской свободы, пленные, не слишком сдерживаясь, ругали английские порядки и требовали скорее вернуть их на родину. Британская администрация хотела того же. В июле в лагерь приехали офицеры НКВД, и за ребят взялся СМЕРШ. Вот тут пленные быстро и ясно вспомнили всё, что заслоняла тоска по дому и по родине, что успели забыть в немецких лагерях, но было поздно, ничего изменить они уже не могли. На каждого завели дело, провели для порядка по одному допросу, особо резвых избили, и после общего, не слишком дотошного, обыска — по прибытии их ждал ещё не один такой — всех растолкали по товарным вагонам, тюремных вагонов они были недостойны.

Мишка использовал умения, развитые за годы плена, и пронёс за щекой через обыск маникюрную пилочку — на первый взгляд, не бог весть какую полезную вещь, но в опытных руках она становилась и оружием, и универсальным инструментом. За трое суток, работая по очереди, Коля с Мишкой подпилили в боковой стенке две нижние доски, так, что вышибить их можно было одним несильным ударом. Оставалось выбрать время для побега и решиться на него. Когда на соседнем пути станции Киев-Товарный встал состав с лесом, а эшелон с заключёнными, набирая скорость, пошёл на восток, в сторону Дарницы, Коля тихим ударом высадил обе подпиленные доски. Они с Мишкой выскользнули в щель, забились сперва под вагон, нагруженный бревнами, потом перебежали под соседний состав и оттуда сползли по насыпи к железнодорожным мастерским.

Весь опыт их предыдущих побегов говорил, что главные опасности ещё впереди, поэтому, добравшись до ближайшей улицы, они наскоро простились и разошлись. Мишка и Коля не знали, увидятся ли когда-нибудь, догадывались, что нет, что оба затаятся в какой-нибудь тихой заводи на долгие годы и даже не станут искать друг друга, потому что это может быть опасно для обоих. Мишка ушел в сторону Батыевой горы, он хотел поскорее выбраться из Киева, а Коля отправился на стадион. Пришло время забывать про Мирона Ткаченко, он опять становился Колей Загальским, пропавшим без вести летом сорок первого года под Ленинградом. У него не было документов, но именно на стадионе Коля мог встретить людей, знавших наверняка, что он это он, и готовых это подтвердить. Пусть тень Мирона теперь спокойно развеется над Эссеном, а сам он будет счастлив, где бы ни оказался.

3.

Жить рядом со стадионом удобно — Феликса приходила на утреннюю тренировку к шести часам и заканчивала в восемь, когда занятия по расписанию у остальных только начинались. Раздевалки и дорожки понемногу заполнялись спортсменами, приезжавшими сюда со всего города. Подгоняемые криками тренера, похожими на выстрелы стартового пистолета, ленивой разминочной трусцой уже бежали десятиборцы — команда КВО готовилась к армейскому первенству страны. Феликса тоже к нему готовилась, но так у неё сложилось, что тренера видела редко, и её это устраивало. Днём она занималась по очереди с двумя группами, в одиннадцать, и в три часа. Если других дел не было, вечером успевала ещё раз побегать, эти вечерние тренировки и считались плановыми, но они часто срывались — спортсменов то и дело бросали на какие-то срочные работы, тут отказаться было невозможно. А в утренние часы Феликсе не мешал никто.