Ей не требовалось ответа: по тому, как бледнеет и кривится его лицо, она поняла, что попала в точку. И он понял, что она увидела это, поэтому решил играть в открытую.
— Да, — сказал он. — Дураков и дур надо учить. Ты совершила самую большую ошибку в жизни, когда наплевала на меня, на нашу любовь.
— Какие слова!
— Молчи, дура! Я хочу, чтобы ты поняла, какую ошибку ты совершила. И будет момент, когда ты приползешь ко мне на коленях!
— Не дождешься! — выкрикнула Ольга.
И вдруг спросила:
— А как же твоя юная жена? Я приползу, а ее ты куда денешь?
И тут Георгий раскрылся полностью.
— Я вышвырну ее, как собаку, — мрачно и серьезно сказал он. — Я до сих пор тебя жду. Ты была одна — и я был спокоен. А сейчас ты пытаешься устроить свою жизнь. Я не могу тебе этого позволить. Я не могу позволить, чтобы ты кому-нибудь принадлежала, кроме меня.
— Ну ты и сволочь, — только и могла сказать Ольга.
— Да, — спокойно ответил Георгий. — Но ты ведь меня любишь!
И ушел, хлопнув дверью, абсолютно уверенный в том, что так оно и есть.
Боже, какая самоуверенность! — подумала Ольга.
Ей было плохо после его посещения. Ей было тревожно.
А в субботу стало еще тревожней, когда она прочла статью Ильи. Она ведь жила в реальном мире, реальными представлениями, она прекрасно понимала, какими последствиями это может грозить Илье. Тут Ольга вспомнила про его визитку, нашла ее и позвонила в редакцию. Старалась говорить ровно и бодро:
— Мне очень ваша статья понравилась.
— Спасибо.
— А вы… Вы не боитесь?
— Чего? — засмеялся Илья. — Не первый раз я такие вещи пишу.
В самом деле, подумала Ольга. Он и раньше был одним из самых смелых журналистов в городе. С ним даже судились, но он выигрывал процессы, отчеты об этом она помнит. Почему же сейчас она так встревожилась?
По очень простой причине. Раньше они не были знакомы, а теперь знакомы. Это естественное беспокойство о человеке, которого знаешь. Нормальная реакция нормального человека, и нечего придавать моему волнению какое-то особенное значение.
— Наверное, — сказала она, — все вас поздравляют.
— Звонят вообще-то. Но ваш звонок всего дороже. А как ваша нога?
— На больничном три дня была. Но уже выписали, уже все прошло. Вполне нормально уже хожу. Я с работы звоню.
— Я рад за вас. А знаете что? Я не могу уйти, мне из Москвы должны звонить. Не хотите после работы на часок в редакцию ко мне заглянуть? Это ведь рядом с вами. Кофе выпьем. Только у меня такого, как у вас, нет, у меня растворимый ширпотреб.
Ольга помедлила — и тут же мысленно упрекнула себя. В конце концов, почему бы и нет? Ей хочется побывать в настоящей редакции, она никогда не бывала в настоящей редакции настоящей газеты!
И она согласилась.
Вечером Илья принимал ее, угощал печеньем и кофе, был бодр и весел.
Увидев обычные комнаты обычной квартиры, только заполненные казенной офисной мебелью, компьютерами, принтерами и прочим, Ольга была несколько разочарована. А этот диван здесь и вовсе нелепо выглядит. Илья усаживал ее на него, но она предпочла кресло. А он не мог усидеть на месте, ходил вокруг кресла, вокруг стола. Вдруг поднял чашку с кофе:
— Знаете что? Выпьем на брудершафт! Положено что-то спиртное, но я не пью. А вы хотите? Тут какое-то вино есть. — Он метнулся к шкафу.
— Нет, нет, не надо!
— Тогда кофе.
— Не знаю…
— Не хотите, чтобы я вас на «ты» звал?
— Да нет…
— Стесняетесь — меня на «ты»? Слишком стар?
— Вообще-то это вполне нормальная разница в годах, на мой взгляд.
— Тогда в чем дело?
Она не могла сказать, что дело в исполнении ритуала. Ей предлагали пить на брудершафт в компании мужа, причем те, с кем она была уже на «ты». После этого обязательно лезли с поцелуями, крича, что так положено. Муж одобрительно посмеивался, относясь к этому как и игре, шутке, как к проявлению симпатии к его жене, ему это льстило. Она не хотела показать себя закомплексованной и принимала с отвращением эти мокрые пьяные поцелуи…
— Итак? — Илья присел на ручку кресла, оказавшись совсем близко, и поднес свою чашку к ее чашке.
И столько в нем было простодушной уверенности, непосредственности, что Ольга со смехом сказала:
— Ну, ладно!
Звякнули чашки, Илья махом выпил свою, так, как пьют вино. Ольга чуть отпила. Он уперся руками о спинку кресла и стал приближать свое лицо. Ольга вся сжалась, закрыла глаза. Почувствовала прикосновение его губ к своим губам, и вот его губы шевельнулись, как бы готовясь перейти от поцелуя поверхностного, ритуального, к другому, которому названия нет, но который уже к чему-то обязывает их обоих. И она резко убрала голову, а потом встала, с невольной грубостью оттолкнув плечом его руку. Отошла к окну. Постояла молча. Сказала, мягкостью интонации смягчая свою недавнюю резкость:
— У вас хороший вид из окна.
— Да, очень, — ответил он, не подавая вида, что огорчен.
— Лет через двадцать буду вспоминать, как мы с вами вот так вот сидели, говорили… Солнышко осеннее в окне, деревья с желтеющими листьями. — Ольга усмехнулась.
Илья тонко спросил:
— Уже к старости готовитесь?
Ольга ответила неожиданно серьезно:
— Да. В самом деле. Хочу, чтобы все было уже в прошлом.