От любви до ненависти

И она бы все равно отказала, если б не то невольное предательство, которое совершила, и вот тут-то опять тупик судьбы, неволя судьбы. Нет, вроде бы никакого предательства не было: она всего лишь сказала, что не работает в редакции. Но слишком поспешно сказала, слишком трусливо, и вот это-то стыдно, и это чем-то обязало (в который уже раз) ее перед Ильей! Глупо, очень глупо!

А Илья задним числом испугался. Он, похоже, впервые вдруг понял, что занимается опасным делом, что, говоря о наступившей эпохе беззакония, до сих пор счастливым образом избегал серьезного испытания этим беззаконием. У людей, на которых он публично нападает, нет ничего святого, они ничего не боятся, человеческая жизнь для них — грош. И пожалуй, надо считать, что он легко отделался, хотя все тело болит и ломит, особенно в области живота, куда его сильно ударили ногой. И ради чего он рискует? Ради восстановления справедливости? Надо честно себе сказать: лишь отчасти. Больше из честолюбия, из желания показать коллегам, кто первый в их рядах. Но что стоит это желание по сравнению со стремлением быть первым всего лишь для одного человека, для женщины, которую он знает считанные дни?

А он — не первый для нее. Он сегодня воспользовался моментом, урвал свой кусок (думать об этом сейчас муторно, стыдно), но он, слава богу, имеет чутье, и это чутье ему подсказывает: он не стал и никогда не станет для нее первым. Планеты в небе не сошлись. Не судьба. Зачем же тогда искушать ее? Зачем вызывать девушку на взаимность, используя ее деликатность и доброту? Надо остановиться, пока не поздно. Надо остановиться.

Глава 7

Вечером Ольга позвонила Илье домой. Всего лишь долг вежливости, думала она, узнать, как он себя чувствует.

Ответил пожилой женский голос:

— А он в больнице.

— Что с ним?

— А кто спрашивает?

— Это из газеты, сотрудница, что с ним?

— Поехал желудок проверить, что-то разболелся, а его оставили. Позвонил, говорит: ничего страшного. А я прямо места не нахожу себе, он же никогда правду не скажет, чтобы меня не беспокоить. В первой городской он лежит, второе отделение хирургии, третья палата, прием с восьми до девяти утра и с пяти до семи вечера, халат лучше свой взять.

Получив информацию, Ольга поблагодарила, положила трубку и почувствовала, что слезы подступают к глазам. Нет, не по поводу Ильи, ей его жаль, конечно, но не до слез. Ей себя жаль. Опять, не прошло и дня, она оказалась зависимой от него и обязанной ему. Обязанной — чем? Обязанной своей виной. Опять получилось, что она предала его: ушла, бросила. Ей, видите ли, в голову не пришло, что последствия ударов могут быть серьезными, недаром же Илья сказал, что профессионалы били!

Она заснула лишь под утро.

Предположив, что в утренние часы мать Ильи пойдет в больницу, Ольга решила навестить его вечером. Около семи, когда меньше вероятности кого-то встретить у его постели.

Но все же встретила. У постели его сидела женщина лет тридцати пяти эффектной внешности: блондинка с зеленовато-голубыми глазами. Вернее, не у постели, а на краю постели. Она держала его за руку.

Илья, увидев Ольгу, смутился, но тут же весело воскликнул:

— Какой сюрприз, здравствуйте! Что это вы все переполошились? Меня завтра или послезавтра выпишут уже. Да, подозревали внутреннее кровоизлияние, гадость глотать заставили какую-то, снимок сделали, ничего особенного. Просто сильный ушиб, а гематома если и есть, то крохотная, сама рассосется, да, я чувствую, уже рассосалась!

— Вам апельсины можно? — спросила Ольга.

— Можно, мне все можно, давайте сюда апельсины! Возьмите вон там стульчик, садитесь.

Ольга оглянулась, увидела у стены белую больничную табуретку, взяла ее и села у изножья кровати.

— Познакомьтесь! — сказал Илья. — Это Людмила, на которой вся наша газета держится. — А это Ольга, которая…

Он бодро начал, но, как ни старался, не успел, не сумел ничего придумать. Да и что придумаешь?

— Которая просто твоя знакомая, — подсказала Людмила, с необыкновенной доброжелательностью осматривая Ольгу.

— Да, — спокойно ответила Ольга. — Я, можно сказать, поклонница Ильи Сергеевича. Читаю его статьи, восхищаюсь. Высказываю ему свое восхищение, когда он в универмаг мимоходом заходит. Я в центральном универмаге работаю, в парфюмерном отделе. Ему, конечно, приятно, а мне приятно, что ему приятно.

Ольга сама не ожидала, что сумеет сохранить присутствие духа. Впрочем, почему бы и нет? Она умеет держать себя в руках ничуть не хуже этой уверенной в себе женщины.

И без всякой лишней торопливости, достойно, она поднялась и сказала:

— Я, собственно, мимоходом. Не буду вам мешать. Выздоравливайте, Илья Сергеевич.

— Спасибо!

Илья сделал жалкую попытку улыбнуться.

Ольга усмехнулась.

— Это не та девочка, из-за которой ты дрался? — спросила Людмила.

— Да нет! Она действительно в универмаге работает. Поклонница, в самом деле. Но это ничего не значит.

— Зачем ты оправдываешься, я ведь тебе не жена. И зачем врешь?

— Что я вру?

— Ты дрался из-за нее. Ведь так?