От любви до ненависти

Поместили нас в Доме колхозника, что-то вроде сельской гостиницы. Обычный деревенский дом, только коридор посредине и направо-налево две большие комнаты, в каждой по шесть кроватей. И обе комнаты — пустые.

Сказать вам, что меж нами было?

Это было обоюдное блядство в чистом виде. Извините.

Он выпил, ему хотелось нежности и ласки, а тут красивая баба под боком. Я тоже слегка выпила тогда (от скуки), мне тоже элементарно захотелось нежности и ласки, тем более — человеку давно симпатизирую. И мы, войдя в этот дом и напутствованные аграрием словами о доброй ночи, едва закрылась за ним дверь, стали в коридоре целоваться.

Так, целуясь, распахнули своими телами одну из дверей, целуясь, добрались до кровати, целуясь, каким-то образом придвинули к ней еще одну, целуясь, раздевались, целуясь, стали, как это сейчас называет просвещенный русский народ, заниматься любовью, причем долго и упорно, поскольку спиртное, как известно, это ж анестезия! — можно вообще ничего не почувствовать! Не знаю, как он, а я не почувствовала.

Илья уснул, я ушла в другую комнату.

Наутро он был бодр, но как-то несколько нарочито. Что-то было в нем…

Потом я поняла: честолюбие его заедало. Как ни был он пьян, а сумел понять, что радости женщине дать не сумел. И оказался из тех мужчин, которые не успокаиваются, если не доведут женщину до кондиции.

Илья стал преследовать меня почти явно.

— Забыть не могу, — говорил он.

— Вот и замечательно, — отвечала я.

Однажды в субботний день Илья пригласил меня на рыбалку.

Мне хотелось развеяться, я согласилась.

Боголей попросил меня зайти к нему: его дом ближе к реке.

Ладно, зашла. Солнечным утром, которое я никогда не забуду.

Боголей был один, куда-то спровадив свою маму. В комнате уютно, полумрак из-за задернутых старых штор.

— Конечно, никакой рыбалки не будет, — сказал Илья. — Отец был заядлый рыбак, а я даже есть ее, речную, не могу. Дело не в рыбалке. Я сдыхаю по тебе, Людмила. Вот и все.

Он сказал это, даже не приближаясь ко мне. Стоял у стены, смотрел на меня мрачно и пламенно, руки скрестив.

Нет, я благотворительностью не занимаюсь, и если бы видела, что он всего лишь хочет наверстать упущенное и честолюбие свое потешить, я бы ушла. Но чувствовалось и еще что-то.

Поэтому я сказала:

— Что ж, стели постель, ты хозяин.

— Она застелена. — И он сорвал покрывало с разложенного дивана-кровати, где была действительно готова белоснежная постель.

В этот-то день я и стала женщиной, и так стала, что соседи, наверное, не раз порывались милицию вызвать, чтобы упредить убийство, но их останавливало то, что убиваемая после диких криков вдруг начинает дико хохотать, да и убийца что-то слишком уж мучается, стонет, бедняга. Впрочем, сказал потом Илья, в этом старом доме стены толстые и звуконепроницаемые. Уже легче.

С этого дня все и началось и горело ровным пламенем восемь лет.

Ну, чуть меньше.

Я читала где-то, что бывают случаи, когда между мужчиной и женщиной возникает что-то вроде наркотической зависимости. То есть не просто регулярное взаимное удовольствие, не просто утоление телесного голода, а такие отношения, когда после перерыва более чем в пять дней начинается что-то вроде наркотической ломки. Кружится голова, холодеют и покрываются влагой ладони, ни о чем не можешь ясно думать, на душе муторно: нужна «доза»!

Я призналась ему в этом, он с удивлением признался в том же. Мы были счастливы в этот момент.

Но я все-таки замужем, а у него вечно мама дома, возникли типичные российские жилищные проблемы.

Когда было невтерпеж, мы могли остаться вечером в редакции, в отвратительных условиях, или он, получив права и начав водить редакционную машину, увозил меня в пригородный лес. Мы встречались на квартирах приятелей, подруг, людей знакомых, полузнакомых и вовсе незнакомых, а однажды он привел меня к какой-то женщине, о чем-то с ней говорил (я стояла в прихожей), вышел с мрачным лицом, в подъезде я спросила:

— Кто это?

— Бывшая, ну, сама понимаешь… Бывшая жена.

— И ты что, хотел попросить ее уйти на время?

— Да.

Я остолбенела.

— Ты совсем рехнулся?

— Совсем. Мне доза нужна.

(Это был уже наш принятый с ним язык.)

Он посмотрел наверх, я поняла его. Мы поднялись, увидели лестницу на чердак, люк. Он попробовал рукой, люк открылся. И мы полезли туда: серьезная, почти тридцатилетняя женщина и серьезный тридцатипятилетний мужчина, она — ответственный секретарь, он — редактор уважаемой газеты.

Опилки, ящики, дохлые и живые кошки…

И это еще не самое экзотичное из наших приключений.

Но «получить дозу» как таковую нам было мало, это лишь дразнило. Поэтому все-таки время от времени мы находили время и место, где могли истерзать друг друга до изнеможения…

Когда Илья в результате возникшего конфликта с коллективом (это долгая и лишняя тут история) ушел в другую газету, я перешла за ним.