Но нельзя забывать о том контексте, в котором сформировались взгляды Али. Он вырос в Луисвилле, штат Кентукки, – городе, который называли «воротами на Юг». «Там повсюду присутствовали реальные воплощения “Джима Кроу”. Когда Али задали написать школьное сочинение о рабстве, он был так шокирован открытием ужасов “Золотого треугольника”[48], что прилюдно плакал».
Радикализация взглядов Али достигла апогея в 1955 году в связи с убийством Эммета Тилла, юноши одного с Али возраста, который подвергся линчеванию за то, что неприлично освистал белого продавца магазина в Миссисипи. Тело Эммета было изуродовано, а один глаз вырван из глазницы. Двое белых мужчин, обвиненные в убийстве, были оправданы жюри присяжных, состоявшим только из белых заседателей, в ходе заседания суда, длившегося всего 67 минут. «Если бы мы не прервались, чтобы выпить прохладительных напитков, то закончили бы дело гораздо быстрее», – сказал один из членов жюри.
С такой точки зрения демонизация белых Мухаммедом Али если и не может быть оправдана, то может быть хотя бы понята. На бумаге идеология темнокожих мусульман очень походила на идеологию Ку-клукс-клана, хотя в историческом контексте не могло быть ничего более разнящегося. Клан исходил из стремления сохранить культ ненависти к чернокожим на Юге. Направленный против белых расизм «Нации ислама» был больше похож на мольбу о помощи, на вынужденный ответ бессильного и униженного этнического меньшинства.
Как бы то ни было, нет сомнения в том, что статус Али как чемпиона мира по боксу в тяжелом весе придал движению «Нация ислама» существенное политическое значение, значительно превосходившее его скромную социальную базу. На непродолжительный период в сердцах представителей среднего класса Америки поселился страх перед дисциплинированной, хорошо организованной и способной к неповиновению социальной группой. Именно в этот момент Мартин Лютер Кинг пошел своей козырной картой. Обеспокоенный тем, что Билль о гражданских правах может быть провален в Конгрессе, он понял, что экстремистскую риторику нового чемпиона-тяжеловеса стоит использовать для достижения от власти политических уступок. В одной из самых больших политических игр он нарисовал ужасающую картину того, что может произойти, если дальше откладывать реформы и таким образом подталкивать все больше молодых чернокожих в объятия экстремистов.
В эпохальной статье в газете Chicago Defender Джеки Робинсон, первый темнокожий игрок, пересекший «цветную линию» в белой Главной бейсбольной лиге Америки, разъяснил ситуацию: «Я не думаю, что негры массово разделят идеологию “Черного ислама” в большей степени, чем идеологию коммунизма. Тысячи молодых и пожилых негров вышли на улицы Америки и продемонстрировали желание страдать, бороться и даже умирать за свою свободу. Эти люди хотят больше, а не меньше демократии. Они хотят быть интегрированы в мейнстрим американской жизни, а не ждут приглашения жить на небольшом островке на этой земле в чудодейственной изоляции. Если какое-то число негров и повернется к движению темнокожих мусульман, это произойдет не благодаря Кассиусу Клею или даже Малкольму Иксу. Это случится из-за того, что Америка отказывается предоставить негритянскому населению страны те же права, которыми пользуются все остальные граждане».
Президент Джонсон услышал смысл сказанного, «продавив» закон вопреки желаниям представителей своей партии. В 1964 году Билль пошел дальше того, что кто бы то ни было мог посчитать возможным еще несколько месяцев назад, и наряду с Биллем об избирательных правах запретил дискриминацию при приеме на работу и другое ущемление прав негров на Юге Соединенных Штатов. Наверное, глубочайшая ирония жизни Али состоит в том, что, разделив убеждения фанатических противников расовой интеграции, он в то же время облегчил принятие эпохальных интеграционистских законов. Наконец-то время «Джима Кроу» в истории Америки прошло.
Америка менялась, и вскоре изменился и Али. К 1967 году он защитил свой титул чемпиона девять раз (включая матч-реванш с Листоном), почти не затратив на это усилий. И все же даже тогда, когда нация смягчилась по отношению к тому, кого раньше преследовала, Али вновь занял позицию, направленную на ее разделение. Его отказ от повестки на Вьетнамскую войну был еще одним просчитанным актом враждебности к истеблишменту. «Мне нечего делить с вьетконговцами», – заявил тогда Али. Эти слова в конечном счете станут боевым кличем для противников войны, но и тогда они получили поддержку, а властями были расценены как предательство. Боксерские организации отобрали у него титул чемпиона мира, и три с половиной года Али провел в условиях остракизма.