Однако, когда я выходил на матч в 2 часа дня, со мной что-то случалось. Я вдруг обретал ощущение контроля. Контроля над собой, своими эмоциями, контроля над публикой. Я испытывал комфорт. Моя голова очищалась от всякой ерунды, и я начинал думать о чем-то невероятно простом. Я уходил в это свое состояние. Лучше всего я могу описать это таким образом: мое тело одерживало верх над разумом».
Это фраза-откровение Пита. Я спрашиваю его, легко ли было его разуму уступить контроль над ним его телу. «Для того чтобы это получилось, вам нужна высокая степень уверенности в себе, – говорит Сампрас. – Постарайтесь понять меня правильно. Перед второй подачей на эйс я страшно нервничал. По ходу матчей меня, конечно, одолевало беспокойство. Однако сама игра раскрепощала мой разум: когда я подбрасываю мяч, рука сама заносится для удара, и командовать начинает тело. Это как щелчок выключателя. Разумеется, в этом проявляются бесчисленные повторения таких движений с самого детства, в этом проявляется техника, органичность ваших движений. В этом проявляется ваша уверенность и мышечная память. В этом проявляются 10 000 часов занятий теннисом».
Сампрас очень зажат. Требуется время для того, чтобы атмосфера вокруг интервью несколько оттаяла. Но, когда Сампрас говорит об игре под психологическим давлением, с ним происходит перемена. Лицо становится подвижным. Глаза загораются. Время от времени он жестикулирует, выбрасывая руки вперед.
«День финала какого-нибудь турнира Большого шлема – день особенный, – говорит Сампрас. – На Уимблдоне я обычно жил в отдельном доме со своим тренером и кем-то из тогдашних подруг. В 8 часов утра я съедал приличное количество углеводов, обычно в виде вафель. Выходил на прогулку или на пробежку. В полдень отдыхал минут сорок, затем перекусывал в час дня. После этого в два часа дня я пешком шел на центральный корт». Пит глубоко задумывается, как бы восстанавливая в памяти события, которые происходили в престижном районе Уимблдона SW19, граничащем с теннисной ареной.
Вероятно, для многих было сюрпризом то, что Сампрас, выигравший 14 турниров Большого шлема, долго не находил себе применения после того, как зачехлил ракетку. «Первые четыре года были сложными, – говорит он. – Я много развлекался, набрал вес, одно время весил под 90 кг. Каждый день играл в гольф, покер и баскетбол, но мне необходимо было нечто большее. Мне стало скучно. Я задумывался: а что дальше? Участие в показательных теннисных матчах помогло мне вновь обрести спортивную форму и сосредоточиться на каком-то деле. В мой день снова вернулся режим, я начал регулярно заниматься в спортивном зале. И мне это нравилось».
На прошлой неделе Сампрас принял участие в Международном дне тенниса, инициированном Международной федерацией тенниса с целью увеличения числа молодых теннисистов. Хотя Пит и проиграл Агасси два сета, он собирается изредка выступать на турнирах. «Я думаю, что теннис дает мне душевное равновесие, – говорит Пит. – Я также играю в гольф и провожу много времени с женой и двумя детьми (одиннадцати и восьми лет). Мои дни протекают неторопливо. Это дни, когда у меня немного дел. Однако для всех жизнь после большого тенниса никогда не приближается по своей интенсивности к финалам Большого шлема. С этим нужно смириться».
По мере приближения интервью к завершению меня охватывает теплое чувство по отношению к Сампрасу. И причиной этого становится не любовь Пита к теннису, почти экзистенциальная по своей силе, горящая словно неугасимый огонь. Это любовь к напряженности сражений. «С этим ничто не может сравниться, – говорит Сампрас. – Вы напряженно трудитесь, изнуряя себя многочасовыми тренировками в зале и на корте, заставляя себя приближаться к пределам своих возможностей. И потом выносите все это на большую сцену. Только великие спортсмены способны на это».
Переоценивая поражение
В захватывающем описании своего путешествия на Галапагосские острова Чарльз Дарвин отмечал удивительную безбоязненность местных пернатых. «Ко всем ним можно подобраться достаточно близко для того, чтобы убить при помощи прута или, как это часто бывало со мной, поймать с помощью кепки или шляпы, – рассказывал великий ученый в своей книге “Путешествие натуралиста вокруг света на корабле “Бигль”. – Огнестрельное оружие здесь практически излишне. Простым толчком ствола я сбросил ястреба с ветки дерева».
Поначалу Дарвин не мог понять этого феномена. Будучи с детства страстным наблюдателем жизни птиц, он привык к исключительной осторожности пернатых в Великобритании, которые улетали, если к ним приближались на расстояние менее семи метров.
Но вскоре Дарвин понял причину этого явления: здешние птицы не знали хищников. Людей на островах почти не было. Так что готовность местных пернатых спокойно воспринимать опасность определялась тем, что у них в результате эволюции не развился инстинкт страха.