От марксизма к постмарксизму?

Модернизм не был отвергнут как интеллектуальная позиция. Его защищали теоретики как со стороны «третьего пути», так и старые крайне левые интеллектуалы224. В хорошо финансируемой исследовательской и публикационной программе немецкого издательства Suhrkamp Verlag Ульрих Бек зашел так далеко, что провозгласил «вторую современность». Но социально-политическим вызовам по всему левому спектру ничего не было противопоставлено. В сущности, «Общество риска» Бека, важная теоретическая работа последних десятилетий, впервые опубликованная в Германии в 1986 году, предложила возможную основу для новой концепции современности: «Конфликты, связанные с модернизационными рисками, возникают по причинам системного характера, которые совпадают с движущей силой прогресса и прибыли. Они соотнесены с размахом и распространением опасностей и возникающих вследствие этого притязаний на возмещение и/или на принципиальную смену курса»225. Это важная социальная концептуализация – риск, понятый как ключевой концепт экономики, – которая также находит политический отклик в кругах защитников окружающей среды. Тем не менее критический пафос концепта притупляется двумя обстоятельствами: во‐первых, его слепотой к тому, что происходило прямо в центре политической сцены, а именно по отношению к упомянутому выше восходу правого либерального модернизма – первоначально более слабому в Германии, чем в англосаксонском мире, но политически триумфальному задолго до его воцарения в последней Большой коалиции. Во‐вторых, специфическое институциональное содержание «новой», позже «второй», современности – потеря занимаемого положения классами, ослабление полной занятости и национальных государств; «освобождение» индивидов от индустриальных институций – оставляет его понимание изменившейся темпоральной рамки открытой произвольной избирательности, эмпирически ненадежной, или и тому и другому.

Постмодернистский дискурс может научить кое-чему важному, но он должен быть подвергнут симптоматическому, а не буквальному прочтению. Как вопрошание недиалектических концепций современности, как симптом дезориентации (экс)левых и как форма недальновидности в отношении мира за пределами Северной Атлантики. Постмодернизация мира остается нерегулярной. В бешеном темпе эстетического дискурса постмодернизм, возможно, даже «закончился», как пишет одна из бывших специалистов в эпилоге ко второму изданию своей книги226. В 2002 году Джеймисон обозначил конец постмодернистского «общего соглашения» и «возвращение в последние несколько лет и переутверждение всех видов старых вещей»227. Бауман, в преклонном возрасте все еще восприимчивый к пению меняющихся сирен времени, переключился на торговлю «текущей современностью» вместо постмодернизма228. Как бы то ни было, два десятилетия постмодернизма, 1980–1990‐е годы, произвели разлом в культурной и социальной мысли. Они и сами являлись симптомом политического и экономического состояния своего времени, которое не было превзойдено. Будущее как нечто новое, как различие исчезло за дымовой завесой.

В то время как экологическая и феминистская критики модернистского взгляда на рост, развитие и прогресс стали значимыми движениями в центрах капитализма – часто инкорпорированные в выхолощенном виде в мейнстрим просвещенного либерализма – критика из стран третьего мира, отдавая дань уважения теоретику из Перу Анибалу Кихано, колониальность современности или колониальность антиколониального национализма, едва ли проникли внутрь стен северо-атлантической социальной теории. Это всегда была важная тема в индийской мысли, хотя обычно и в непривычном симбиозе с модернистским национализмом, что воплотилось в сотрудничестве Ганди и Неру. На социальном форуме в Дубае в 2004 году главный баннер провозглашал: «Людям не нужно развитие, они просто хотят жить». Это имело смысл для многих последних индийских социальных движений, настраивая местных, часто представителей «племен» и экологов против современных плотин и других проектов, связанных с развитием. Проходящая на фоне ужасных трущоб в Мумбаи, атака, тем не менее, выглядела не слишком убедительной.

В такой стране, как Боливия, колониальность современности более ощутима. Она засвидетельствована в долгой истории расистской политической деятельности и проектов экономической и культурной модернизации, которые оставили коренное население в холоде и бедности altiplano229после обретения независимости. Платформа недавно избранного руководства Боливии (президент Эво Моралес и вице-президент Альваро Гарсиа Линер) не является ни традиционалистской, ни модернистской, ни даже постмодернистской. Впечатляющая интеллектуально и политически, она, тем не менее, представляет собой смелую попытку расчистить путь альтернативной современности, размечая дорогу для марксизма в Андах.

В общем, мы можем сказать, что современность в конце ХХ века совершила несколько поворотов: направо; к постмодернизму; и к теоретическому и политическому поиску новых вариантов современности.

Определения