От межколониальных конфликтов к битве империй: англо-французское соперничество в Северной Америке в XVII-начале XVIII в.

На наш взгляд, вышеприведенные официальные и неофициальные заявления, а также хартии и патенты английского и французского правительства свидетельствуют о том, что к 70-80-м годам XVI в. по обе стороны Ла-Манша отношение к испано-португальской монополии на колониальные захваты в целом и в Новом Свете в частности, существенно изменилось. Позиция Мадрида и тем более папские установления уже не рассматривались как непреодолимое препятствие для заморских предприятий, впрочем, пока еще не слишком удачных.

Однако окончательно вопрос о том, быть или не быть английской и французской колониальной экспансии, был разрешен только в конце 80-х — 90-е годы XVI в. Это произошло в Английском канале и на полях сражений во Франции и Нидерландах, где был положен предел гегемонистским и универсалистским устремлениям Филиппа II. В то же время следует учитывать, что, хотя Испании был нанесен весьма чувствительный удар, ее могущество было еще достаточно велико, и отказываться от своих притязаний, в том числе и в колониальной сфере, Мадрид отнюдь не собирался (ситуация не вынуждала его к этому). В силу этих (и ряда других) причин мирные договоры, заключенные между Францией и Испанией (1598) и Англией и Испанией (1603), носили компромиссный характер как в целом, так и применительно к колониальным сюжетам.

Что касается колоний, то в момент подписания Вервенского договора (1598) представители Филиппа II и Генриха IV договорились, что «за линией» сохранятся традиционные правила игры (т.е. будет применяться Доктрина двух сфер), но неофициально испанцы закроют глаза на действия французов в Северной Америке.[281] Более острая дискуссии по колониальным проблемам развернулась при подготовке Лондонского договора между Яковом I и Филиппом III. Английские представители заявили, что готовы признать права испанцев только на те территории, которые находятся в «реальном владении» Мадрида, но категорически против того, чтобы делать это по отношению к «незанятым» землям в Америке.[282] После долгих дебатов было решено, что из договора будут убраны все упоминания об Индиях.[283] Такое положение, видимо, устраивало обе стороны, так как каждая из сторон трактовала это умолчание по-своему. Испанцы считали, что официально Лондон хотя бы на словах признает их притязания и действует только в соответствии с Доктриной двух сфер; англичане, наоборот, не чувствовали себя связанными какими-либо обязательствами.

На рубеже XVI-XVII вв. во Франции, а спустя несколько лет в Англии начался новый мощный всплеск интереса к заморским предприятиям. Именно он и положил начало систематической колонизации Североамериканского континента этими державами. Испания на практике не препятствовала основанию английских и французских поселений, хотя основание Джеймстауна и вызвало протест Мадрида. Совет по делам Индий даже рассматривал вопрос об организации экспедиции для выдворения английских поселенцев, однако в итоге испанцы решили не вмешиваться.[284] В то же время официальный Лондон и Париж все более открыто заявляли о своем неприятии базирующихся на «александрийско-тордесильясских» установках притязаний Мадрида на весь Новый Свет. Так, в 1613 г. Мария Медичи в письме к Якову I прямо заявила, что Франция не признает королей Испании «королями и сеньорами Индий и Америки» (этот факт был сразу же отмечен послом Филиппа III в Лондоне).[285]

Таким образом к началу XVII в. Северная Америка (по крайней мере к северу от Флориды) окончательно превратилась в регион, фактически открытый для экспансии других европейских держав.

* * *

К началу XVII в. Мадрид de facto признал за другими европейскими державами право на колониальную экспансию и владение колониями в незанятой испанцами части Нового Света. Папский раздел Земного шара утратил свое значение, став достоянием истории. В своем знаменитом трактате «О праве войны и мира», впервые опубликованном в 1625 г., Г. Гроций подверг резкой критике тот порядок, при котором «церкви принадлежали права, простиравшиеся на народы неведомой до тех пор части света». Ссылаясь на свидетельства Евангелия, слова апостола Павла и Иоанна Златоуста, Гроций доказывал, что церкви не может принадлежать светская власть (в том числе и над язычниками).[286]