От мира сего

От ее тихого голоса, оттого что он вдруг, разом понял, она все знает, все как есть, слезы полились сильнее. Обеими руками он обнял ее голову, прижал к себе, вдыхая запах ее волос, похожий на запах свежих, весенних листьев.

Так они долго стояли в молчании, потом Валя сказала:

— А я сразу догадалась, как только вас увидела.

— Тебя, — поправил он, и она послушно повторила:

— Хорошо, тебя.

— Почему ты догадалась?

— Не знаю, так как-то: увидела и вдруг поняла, кто ты мне.

— Разве мама ничего обо мне не говорила?

— Почему не говорила? — удивилась Валя. — Разумеется, говорила. Мама все ждала вас, — Валя поправилась: — Тебя. Она все ждала и ждала тебя, бывало, говорит: «Ты не думай, он приедет, он непременно заявится сюда…»

— И вот приехал, — с горечью произнес Корсаков.

Валя промолчала. Может быть, и сама думала точно так же.

— Веришь, я никогда не забывал о ней, — сказал Корсаков. — Я все годы думал, и вспоминал о ней, и всегда знал, она спасла меня, если бы не она, меня бы давно на свете не было.

— Само собой, — просто сказала Валя.

— Я ей свой московский адрес оставил, — сказал Корсаков. — А она так ни разу не только не приехала, но не написала мне. И о тебе, о том, что ты есть, тоже не написала.

— Такая она была, — согласилась Валя, — всегда боялась кого-либо обременить собой, когда я стала старше и она мне рассказала о тебе, я как-то решила поехать в Москву, встретиться с тобой…

— А что, трудно жилось? — перебил Корсаков.

— Всяко бывало, — ответила Валя. — Случалось, и очень тяжело. Это потом, спустя годы, мы стали жить хорошо, а поначалу всяко бывало…

Беглая улыбка вспыхнула в ее глазах и мгновенно погасла.

— Я даже твой адрес наизусть выучила: Кисельный, пять, квартира тридцать четыре.

Она отчеканила слова, которые, должно быть, хорошо выучила за все эти годы, ночью разбуди, повторит без ошибки…

— А я не знал, — повторил Корсаков, голос его звучал растерянно. — А я ничего ровным счетом не знал…

Помедлил, прежде чем спросить:

— Что ж не приехала?

Валя ничего не ответила. Он догадался: Дуся не пустила, а может быть, сама передумала.

— Там моя мама жила, в Кисельном, — сказал Корсаков, — твоя бабушка.

— И сейчас живет?

— Нет, к сожалению, ее уже нет. Сравнительно недавно умерла. Ты, к слову сказать, очень похожа на мою маму. Я как тебя увидел, даже вздрогнул — такое сходство!

— Почему бы и нет? — сказала Валя. — Как-никак родственники, даже близкие.

— Само собой, — согласился Корсаков.

Он почувствовал, что ему до смерти не хочется расставаться с нею.

До того не хочется…

Обрести, найти нежданно-негаданно свою дочь и снова потерять, да, потерять, потому что, кто знает, когда еще им придется свидеться?

Ему представился тот круговорот жизни, который, должно быть, закрутит, завертит его с первых же минут, как только он вернется домой.

Он подумал о работе, забирающей все его время, без остатка, о больных, которые, наверное, ждут не дождутся его, о заботах, которые как бы растут день ото дня.

И о своих дочках подумал он, о Марине и о Вале, о том, что ему непросто с ними, непросто, а порой даже тягостно. И с Верой, своей женой, тоже бывает так тягостно, так трудно…

А ведь все могло сложиться иначе, жизнь могла обернуться совсем по-другому.

«К чему теперь думать обо всем этом? — остановил он себя. — К чему размышлять, сравнивать, сожалеть о том, что получилось, когда поезд, что называется, уже ушел?»

Валя смотрела на него, не отрываясь, казалось понимая его мысли. В последний раз кинула взгляд на могилу матери.

— Пора идти, самое время…

— Самое время, — повторил Корсаков.

Шагнул вперед, ближе к могиле, словно бы хотел сказать что-то, слышное только ему да той, что лежала неподалеку от него, под землею. Постоял немного, закинув голову, проводил глазами пролетевшую низко над его головой птицу.

— Ладно, пошли…

И первый торопливо пошел к выходу.

РАССКАЗЫ

УЙМИТЕСЬ, ВОЛНЕНИЯ СТРАСТИ…

Настенька начала поглядывать на часы с половины седьмого. В семь она накапала себе валокордин пополам с корвалолом: по ее мнению, самая что ни на есть лучшая смесь — отрада для сердца. Однако отрада нисколько не помогла, Вероника Алексеевна не явилась и в восемь, Настенька решилась, стала искать в справочнике телефон дежурного по городу.

Но тут прозвучал долгожданный звонок — пришла…

— Явилась — не запылилась, — Настенька сделала вид, что нисколечко не тревожилась, вот еще, есть из-за чего волноваться, нервы последние тратить, но на самом деле внутренне сияла, радовалась от души: пришла, ничего с нею не случилось, живая, здоровая…

Так повторялось из раза в раз. Вероника Алексеевна пробовала сердиться, иной раз пыталась действовать логикой, уговаривала:

— Пойми, Настенька: что со мной может случиться? Подумай только, Дом культуры в одном конце города, мы с тобой живем совсем в другом, пока доеду, пока доберусь, сколько может пройти времени, ну-ка посчитай?

Но Настенька считать не собиралась.

— Ладно уж, молчи, какая есть, такой и останусь, куда как меньше осталось, чем прожито, самый кончик…