Никто в Украйну не верил, кроме небольшого числа щирых полуинтеллигентов, предводимых Петлюрой,[280]
но все охотно шли на службу для устройства своих личных дел. Саботаж процветал вовсю. Образовалось множество всяких ликвидационных комиссий для ликвидации оставшегося после войны имущества. Комиссии эти ничего не делали и не ликвидировали, а продавали понемногу имеющееся у них имущество и выдавали себе аккуратно жалованье. Все спешили веселиться и жить, чтобы вознаградить себя за лишения войны и кошмарные месяцы большевизма. О восстановлении родины и активной борьбе с большевизмом никто не думал, а все надеялись на немецкие штыки. Простой народ временно притих, но было видно, что он еще не вкусил в достаточной степени прелестей большевистской анархии и все симпатии его на их стороне. Кадетское правительство гетмана мало чем отличалось от Временного правительства князя Львова.[281] Оно не проявило твердой власти и не дало народу ничего в аграрном вопросе, почему быстро утратило симпатии среди даже зажиточного крестьянства. Все эти обстоятельства сильно повлияли на мое решение отклонить предложение о поступлении на украинскую службу, я уже начинал подумывать о частной службе в пароходном предприятии. У меня еще были сбережения от прежних высоких окладов, но надолго их хватить не могло.Однажды, идя по улице, я встретил офицера с углом национальных цветов на руке. Я его остановил и спросил, что это значит, и он мне рассказал про вновь образованную Добровольческую армию под предводительством генерала Алексеева, только что вернувшуюся из Кубанского, так называемого Ледяного, похода и находящуюся сейчас на Дону. Он приехал, чтобы набирать новых добровольцев. Меня точно толкнуло в грудь, и я понял, что то, что сделала эта горстка людей, то и надлежит делать всем русским людям, любящим свою родину.
Генерала Алексеева я знал хорошо по Ставке. Это был глубокий патриот и кристально честный человек. Если он и сделал какие-либо ошибки во время переворота, то он думал, что делал добро. Бог ему простит это. Офицер мне сказал, что желающие ехать в армию имеются, но денег у него всего 1000 рублей, и он не знает, как ему их отправить. Я сейчас же вызвался ему помочь, и он в тот же день явился ко мне со своим товарищем для совещания по этому делу.
Придя домой и обдумав все дело, я уже твердо решил, что не пойду на службу к гетману и сделаюсь добровольцем. Мне уже стало почти очевидно, что из украинской затеи ничего не выйдет. Личность генерала Алексеева служила порукой, что его дело чистое и патриотическое, а потому не откладывая в долгий ящик я написал ему письмо с предложением своих услуг и отправил его с первой партией добровольцев, так как почта еще была в хаотическом состоянии. Когда явились ко мне оба офицера-добровольца, я объявил им, что делаюсь их сотоварищем, и они сейчас же заявили о своей полной готовности мне подчиниться. Так организовался одесский центр Добрармии,[282]
давший впоследствии свыше 12 тысяч бойцов за ее дело.На совещании выяснилось, что почва для пропаганды чрезвычайно удобна, так как по городу слонялось много безработных офицеров. Оставалось только найти средства для их отправки. Первая партия в двести человек уже была готова, и не хватало только 2000 рублей для ее отправки. Эти деньги я дал из своего кармана. Мы решили, что старший из офицеров (забыл фамилию) отправится с партией на Дон, а я с другим, капитаном Соловским, займусь подготовкой новой партии. Капитан Соловский оказался прекрасным помощником. Юрист по образованию, он был великолепным пропагандистом, был чрезвычайно подвижен, легко знакомился с нужными людьми и сходился с ними. Он поселился в гостинице «Владивосток» и открыл там вербовочное бюро, очень скоро сделавшееся популярным в Одессе. Народ там толпился с утра до вечера. Немцы вначале не обращали на нас никакого внимания, и мы этим пользовались и действовали почти совершенно открыто, выставляя на улице свои афиши и объявления.
Все шло бы прекрасно, если бы были деньги, а без них, как известно, предпринять ничего серьезного было невозможно. Но тут мне уже начало помогать провиденье. Для отправки второй партии я занял денег у капитана 1-го ранга Хоматьяно, который еще продолжал управлять делами транспортной флотилии, и он же посоветовал мне обратиться к госпоже Регир,[283]
жене богатого пароходовладельца. Она была председательницей благотворительного общества и сейчас же дала мне из сумм общества 10 тысяч. 10 тысяч прислал генерал Алексеев при письме, которым давал мне полномочия действовать от его имени в Одессе и других ближайших городах на пользу Добровольческой армии. Таким образом, мне удалось обернуться на первое время и начать активную перевозку офицеров на Дон.