От Мировой до Гражданской войны. Воспоминания. 1914–1920

Месяца полтора спустя, когда я снова уже был в Одессе, однажды читая газету, я был очень удивлен речью германского канцлера в рейхстаге. Говоря о русских делах вообще и Добровольческой армии в частности, канцлер буквально слово в слово повторил то, что я сказал адмиралу Гофману. Очевидно, что он послал донесение императору и от него уже оно попало к канцлеру.

Мы заговорились с Гофманом до полудня, и он пригласил меня завтракать. Получив письмо к генералу Алексееву, я уже был совершенно спокоен, что не буду арестован, а потому с некоторым злорадством посмотрел на немецкого полковника, встретившего меня в вестибюле и также бывшего на завтраке. При нашем входе Гофман скомандовал: «Господа офицеры», и я внезапно превратился из подозрительной личности в почетного гостя. За завтраком разговор не касался политики, а шел о разных посторонних вещах, а после него Гофман предложил мне свой автомобиль для поездки по городу. Я, конечно, не преминул воспользоваться таким способом еще застраховаться от всяких случайностей и поехал навестить своих знакомых. К адмиралу Канину я не поехал, так как он отрицательно относился к Добровольческой армии и принадлежал к партии нейтралистов или, вернее, ожидавших, чья возьмет, чтобы затем принести верноподданнические чувства.

Вернувшись на пароход, я нашел там Соловского, который успел наскоро собрать и привести с собой человек тридцать добровольцев для армии, и контр-адмирала Клочковского,[293] который возглавлял в Севастополе сочувствующих Добровольческой армии. Он приехал ко мне просить инструкций – что ему делать. Это был вопрос довольно трудный. Добровольцы вели сейчас исключительно сухопутную войну, а моряки были плохие сухопутные вояки и если бы их послать сейчас воевать в полки, то они принесли бы мало пользы и мог бы погибнуть дорогостоящий материал.

В Одессе ко мне обращались многие моряки, я их записывал, но рекомендовал ждать, пока не найду подходящего для них применения. То же самое я сказал и Клочковскому и рекомендовал ему ожидать моего возвращения в Севастополь после подробного ознакомления с обстановкой.

Следующий наш этап был город Керчь, где мы должны были сойти с парохода и ждать сутки – другие, меньшего размера, из ходящих по Азовскому морю. В Керчи было очень грязно и абсолютно нечего было делать. С горя мы пошли осматривать табачную фабрику, и управляющий, узнав, что мы добровольцы, подарил нам два пуда табаку, который мы тут же братски разделили на всю нашу едущую компанию. Здесь к нам прибавилось еще человек пятнадцать добровольцев.

На пути в Бердянск вечером, сидя на верхней палубе в чудную теплую погоду, мы внезапно услышали дуэт двух прекрасных женских голосов. Оказалось, что это поет известная оперная артистка Збруева,[294] ехавшая со своей подругой в Ростов-на-Дону. Все сразу притихли и стали слушать. Когда они кончили, публика зааплодировала и потребовала повторения. В результате они дали нам целый концерт, который продолжался целый вечер.

В Таганроге я воспользовался случаем, чтобы посетить дом, где умер император Александр I. Большевики там ничего не тронули, и все картины и мебель остались неповрежденными. Странное впечатление производят дома с обстановкой прошлых веков. Мне такое же чувство пришлось испытать при посещении старинного дома главных командиров в г. Николаеве, а также в некоторых старинных домах в Москве. Кажется, как будто там, в другой комнате, где-то находятся их прежние обитатели, и невольно начинаешь говорить тише и ходить на цыпочках, чтобы их не потревожить.

В Ростов мы прибыли на другой день и сейчас же отправились в Новочеркасск на поезде, к которому пришлось прицеплять вагоны, так как наша компания за время путешествия перевалила за триста человек. В Новочеркасске первое, что порадовало наш глаз, были станционные жандармы в своих красных шапках и аксельбантах. Этого мы не видели с начала революции. На улицах везде были наши добрые старые городовые, и порядок и чистота были полные. Ни одного немца нигде не было видно. Одним словом, мы снова приехали в Россию, которую так давно не видали. Как-то вдруг невольно захотелось кричать «ура».