От Мюнхена до Токийского залива: Взгляд с Запада на трагические страницы истории второй мировой войны

Затем в течение четверти часа командиры молчали, и каждый вновь обдумывал ситуацию, пока адмирал Рамзэй не напомнил о срочности принятия предстоящего решения: ведь если день наступления, или, как они называли его, день «Д», будет назначен на вторник, командующий американской тактической военно-морской группой адмирал Кирк должен будет получить соответствующий приказ в течение получаса, что диктовалось необходимостью иметь резерв времени для пополнения запасов топлива и прибытия к месту десанта.

Эйзенхауэр опросил по очереди всех командиров. Генерал Смит считал, что наступление должно быть назначено на 6-е — в таком решении содержался риск, но он был оправдан. Теддер и Ли-Мэллори опасались того, что облачность может воспрепятствовать эффективной авиационной поддержке наступления. Они полагали, что элемент риска был все же слишком велик. Монтгомери заявил, что 5-го числа вполне можно было выступить, он так считал и раньше, когда решение этого вопроса было отложено. «Будь моя воля, я бы выступил», — сказал он.

Пришла очередь говорить самому Айку.[91] Наступил тот момент, когда только он мог принять решение. В комнате воцарилась тишина, когда Эйзенхауэр задумался, вновь взвешивая все возможности. Генерал Смит впоследствии вспоминал, как его вдруг поразили одиночество и отчужденность позы главнокомандующего, когда тот сидел скрестив руки и опустив глаза.

Так прошло несколько минут — кто говорит, что две, кто — пять. Наконец Эйзенхауэр обвел присутствующих взглядом и объявил о своем решении. Лицо его напряглось.

— Я склонен считать, что мы должны отдать приказ, — медленно произнес он. — Я не полностью одобряю его, но обстоятельства таковы… Я не вижу для нас никакого другого выхода…

Эйзенхауэр встал. Он выглядел усталым, но в его облике ощущалось и чувство облегчения. Через шесть часов на новом коротком совещании командиров, созванном для анализа последних метеосводок, он вновь подтвердит и уточнит свое решение: наступление должно быть начато во вторник, 6 июня.

Эйзенхауэр и высшие командиры заторопились к выходу. Теперь все они спешили отдать первые оперативные указания войскам. В воздухе опустевшей библиотеки, где проходило совещание, еще висели над столом сизые клубы сигарного дыма, а в отполированном паркете пола отражался огонь камина. Старинные часы показывали без четверти десять. <…>

* * *

Этот день был тихим и не отмеченным особыми событиями и для немцев. Ничего в этот день не случилось и не предполагалось случиться. Погода была ужасная. Она была такой отвратительной, что на ежедневной конференции в штабе люфтваффе в Люксембургском дворце в Париже главный метеоролог профессор полковник Вальтер Штобе сказал офицерам штаба, что они могут отдохнуть. Он сомневался в том, смогут ли вообще самолеты союзнических войск в этот день подняться в воздух. Подразделения противовоздушной обороны притупили бдительность.

Затем Штобе позвонил в пригород Сен-Жермен-ан-Ле, расположенный в 12 милях от Парижа, на бульвар Виктора Гюго, в дом номер 20, где в большом трехэтажном особняке рядом с женской гимназией помещался штаб фон Рундштедта. Штобе поговорил со своим офицером связи, метеорологом майором Германом Мюллером, который ежедневно составлял прогноз погоды и отправлял его начальнику штаба генерал-майору Блюментритту. К прогнозам погоды в штабе относились с большим вниманием, и Блюментритт проявил особенный интерес к сегодняшнему: он содержал последние данные для доклада перед ожидавшейся инспекцией главнокомандующего группой войск «Запад». Все убеждало его в том, что она состоится в назначенные сроки. Фон Рундштедт вместе со своим сыном, молодым лейтенантом, собирался прибыть для проверки линий береговой обороны в Нормандии во вторник.

Мало кто в Сен-Жермен-ан-Ле был осведомлен о существовании этого особняка, и уж совсем немногие знали о том, что самый влиятельный из германских фельдмаршалов живет здесь, в маленькой скромной вилле на улице Александра Дюма, дом 28, прямо за женской гимназией. Его дом был окружен высокой стеной, железные ворота в которой были всегда заперты. На виллу входили или сквозь потайной коридор, прорубленный в стене гимназии, или через незаметную дверь в стене, выходившей на соседнюю улицу.

Престарелый фон Рундштедт по утрам поднимался теперь поздно, не раньше половины одиннадцатого, а сегодня он сел за стол в своем кабинете, расположенном на первом этаже здания, когда стрелка часов уже приближалась к полудню. Именно здесь он побеседовал с начальником штаба, после чего утвердил представленный им доклад о возможных намерениях противника (имелись в виду англо-американские союзные войска). Этот доклад предполагалось отправить сегодня же в ставку Гитлера. Один из его ошибочных выводов был таков: