«У противника имелась еще одна надежда, что Россия станет нашим врагом после завоевания Польши. Противник не рассчитывал на мои великие способности к решительным действиям. Наши враги — это червяки. Я видел их в Мюнхене.
Я был убежден, что Сталин никогда не примет английского предложения. Только слепой оптимист мог поверить, что Сталин будет настолько безрассудным, чтобы не разглядеть намерений Англии. Россия не заинтересована в сохранении Польши… Отставка Литвинова была решающим фактором. Мне мгновенно стало ясным, что это признак изменения отношения Москвы к западным державам.
Я постепенно добился перемены в отношениях с Москвой. В связи с торговым договором мы завязали политические переговоры. Наконец от русских поступило предложение относительно договора о ненападении. Четыре дня назад я предпринял чрезвычайный шаг, который привел к тому, что Россия вчера объявила о готовности подписать его. Личный контакт со Сталиным установлен. Послезавтра Риббентроп заключит этот договор. Теперь Польша оказалась в том положении, которого я хотел… Начало для ликвидации господства Англии положено. Теперь, когда я завершил политическую подготовку, путь для солдат открыт».
Путь для солдат будет открыт в том случае, если Чемберлен не устроит еще один Мюнхен. «Единственное, чего я боюсь, — заявил Гитлер своим военачальникам, — что какая-то сволочь (швайнехунд) выступит с предложением о посредничестве».
Военные операции, подчеркнул Гитлер, не должны зависеть от того, как он может поступить с Польшей после ее разгрома. Новая германская граница, сказал фюрер, будет основана на «разумных принципах». Возможно, он создаст небольшое Польское буферное государство между Германией и Россией.
На следующий день, 23 августа, после совещания в ОКБ (Верховное главнокомандование вермахта) начальник генерального штаба ОКХ Гальдер записал в своем дневнике: «День начала вторжения в Польшу определенно намечен на 26-е (суббота)».
Риббентроп в Москве
23 августа 1939 года
Вооруженный письменными полномочиями Гитлера заключить договор о ненападении «и другие соглашения» с Советским Союзом, которые должны вступить в силу с момента их подписания, Риббентроп вылетел в Москву 22 августа. Многочисленная немецкая делегация провела ночь в Кенигсберге, Восточная Пруссия, где нацистский министр иностранных дел, по словам переводчика Шмидта, трудился всю ночь, постоянно разговаривая по телефону с Берлином и Берхтесгаденом и составляя множество записей для своих переговоров со Сталиным и Молотовым.
Два гигантских четырехмоторных транспортных самолета «кондор» с немецкими делегатами прибыли в Москву в полдень 23 августа, и, наскоро перекусив в посольстве, Риббентроп спешно отправился в Кремль, чтобы предстать перед советским диктатором и его наркомом иностранных дел. Первая встреча длилась три часа и, как Риббентроп информировал Гитлера телеграммой с грифом «сверхсрочно», окончилась благополучно для немцев. Судя по депеше министра иностранных дел, никаких трудностей в согласовании условий пакта о ненападении, который исключал участие Советского Союза в войне Гитлера, не было вообще. Фактически единственное затруднение, докладывал он, было явно незначительным и касалось дележа добычи. Русские, писал он, потребовали, чтобы Германия признала небольшие порты Либау и Виндау в Латвии «как входящие в их сферу интересов». Поскольку вся Латвия должна была остаться на советской стороне линии, разграничивающей интересы двух держав, это требование не вызывало затруднений, и Гитлер быстро согласился. Риббентроп также уведомил фюрера после первого раунда переговоров, что «предусматривается подписание секретного протокола о разграничении взаимных сфер интересов во всем Восточном районе».