От Мюнхена до Токийского залива: Взгляд с Запада на трагические страницы истории второй мировой войны

Впервые в исходящие из Берлина депеши вкралась нота срочности.

У Берлина имелись веские основания для спешки: 23 июля Франция и Великобритания наконец-то дали согласие на советское предложение о немедленном проведении военно-штабных переговоров для выработки военной конвенции, которая конкретно определит, как три государства будут вести борьбу против гитлеровских армий.

Однако пока английские и французские штабные офицеры ожидали тихоходного торгово-пассажирского судна, чтобы отплыть в Ленинград, немцы действовали быстро. 3 августа был критическим днем для Берлина и Москвы.

В этот день Риббентроп, обычно доверявший ведение телеграфной переписки статс-секретарю Вайцзеккеру, отправил в Москву срочную шифрограмму Шуленбургу за своей подписью:

«Вчера у меня состоялась длительная беседа с Астаховым…

Я выразил желание германской стороны о перестройке германо-советских отношений и заявил, что на всем протяжении от Балтийского до Черного моря нет вопросов, которые нельзя разрешить к нашему взаимному удовлетворению. В ответ на пожелание Астахова о более конкретном обсуждении упомянутых вопросов… я заявил о своей готовности к таким беседам, если Советское правительство сообщит мне через Астахова, что оно также хочет подвести под германо-советские отношения новую и позитивную основу».

Через час после отправки Риббентропом своей телеграммы статс-секретарь Вайцзеккер послал Шуленбургу еще одну шифрограмму:

«Ввиду политической ситуации и в интересах срочности, мы хотим — без какого-либо предубеждения против Вашей предстоящей сегодня встречи с Молотовым — продолжить в более конкретной форме в Берлине обсуждение вопроса о гармонизации германо-советских намерений. С этой целью Шнурре примет сегодня Астахова и сообщит ему, что мы готовы к продолжению обсуждений в более конкретной форме».

Хотя внезапное желание Риббентропа к «конкретным» переговорам по всем вопросам от Балтики до Черного моря, должно быть, удивило русских, министр иностранных дел подчеркнул в своей телеграмме Шуленбургу, что он заявил советскому поверенному в делах, что «мы не спешим».

Это было блефом, и проницательный советский поверенный в делах, когда он встретился со Шнурре, легко раскрыл его.

Шнурре, однако, не растерялся и заявил Астахову, что, «хотя министр иностранных дел вчера и не упоминал о какой-либо срочности в контактах с Советским правительством, мы тем не менее считаем целесообразным использовать ближайшие несколько дней для продолжения переговоров, чтобы создать основу как можно быстрее».

Для немцев, таким образом, дело свелось к ближайшим нескольким дням. Астахов сообщил Шнурре, что он получил «промежуточный ответ» от Молотова на германские предложения. Он был в основном негативным. Хотя Москва также желает улучшения отношений, «Молотов сказал, что пока ничего конкретного о позиции Германии неизвестно».

Советский наркоминдел в этот же вечер лично изложил свои соображения Шуленбургу. Посол в длинной депеше сообщил, что в беседе, длившейся более часа, Молотов «отказался от обычной сдержанности и казался необычно откровенным». Похоже, что так оно и было. Ибо после того как Шуленбург повторил мнение Германии, что между двумя странами «на всем протяжении от Балтийского до Черного моря» не существует разногласий, и подтвердил немецкое желание «достичь соглашения», непреклонный русский комиссар перечислил примеры враждебных акций рейха против Советского Союза: антикоминтерновский пакт, поддержка Японии против России и Мюнхенское соглашение.

«Как, — спросил Молотов, — можно примирить эти три момента с новыми немецкими заверениями? Доказательства перемены позиции германского правительства пока что по-прежнему отсутствуют».