От начала начал. Антология шумерской поэзии

"Жрец к “Горе Бессмертного” обратил помыслы,
Жрец Гильгамеш к “Горе Бессмертного” обратил помыслы.
Рабу своему Энкиду молвит слово:
“Энкиду, гаданье на кирпиче не сулит жизни!
В горы пойду, добуду славы!
Среди славных имен себя прославлю!
Где имен не славят, богов прославлю!”
Раб его Энкиду ему отвечает:
“Господин, если в горы пойдешь, Уту оповести!
Бога Уту, героя Уту оповести!
Горы! Они — творение Уту, Уту оповести!
Горы, где рубят кедры, — творенье героя Уту,
Уту оповести!”
Вот Уту в небесах диадемой лазурной себя венчал,
С воздетой главой по небу пошел.
Гильгамеш козленка чистого, светлого взял,
Козленка рыжего, жертвенного к груди прижал,
Руку к устам в молитве поднес,
Богу Уту на небеса кричит:
“Уту, в горы стремлю я путь, ты ж помощником мне будь!
В горы кедров стремлю я путь, ты ж помощником мне будь!”
Уту с небес ему отвечает:
“Могуч и почитаем ты, зачем же в горы стремишься ты?”
Гильгамеш ему отвечает;
“Уту, слово тебе скажу, к моему слову ухо склони!
О моих замыслах скажу, к моим надеждам слух обрати!
В моем городе умирают люди, горюет сердце!
Люди уходят, сердце сжимается!
Через стену городскую свесился я,
Трупы в реке увидел я,
Разве не так уйду и я? Воистину так, воистину так!
Самый высокий не достигнет небес,
Самый огромный не покроет земли,
Гаданье на кирпиче не сулит жизни!
В горы пойду, добуду славы!
Среди славных имен себя прославлю!
Где имен не славят, богов прославлю!”
Уту мольбам его внял благосклонно,
Как благодетель оказал ему милость:
Семь дивных героев, порождение единой матери;
Первый — старший брат, лапы льва и когти орла у него,
Второй — змея ядоносная, пасть раззевающая...
Третий — змей-драков, змей яростный,
Четвертый — огнь поедающий...
Пятый — дикий змей, удушающий...
Шестой — поток разрушающий, горы и скалы разбивающий,
Седьмой — скорпион жалящий, пути назад не ведающий.
Семеро их, семеро их, тех, кого воин, герой Уту дал Гильгамешу.
Они — звезды небесные,
Пути на земле знающие,
Среди звезд в небесах сияющие,
К Аратте пути указующие,
В дороге купцов направляющие.
Вражьи страны обозревающие,
Над землей голубями порхающие,
Горные страны знающие...
На шестах пред горою их установят.
Кедры срубающий берет их радостно,
Жрец Гильгамеш берет их радостно.
Всех горожан до единого кличет.
Как близнецы, откликнулись люди.
“Семью имеющий — к семье своей!
Мать имеющий — к матери своей!
Молодцы одинокие — ко мне! Пятьдесят из них за мною да встанут!”
Семью имеющий — к семье своей!
Мать имеющий — к матери своей!
Молодцы одинокие — к нему, пятьдесят из них за ним встало.
К дому кузнеца он держит путь.
Медиый топор по руке богатырской отлили ему.
В темный средь поля сад он держит путь.
Крепкое древо — яблоню, самшит срубили ему.
Его сограждане, его сопутники берут их в руки.
И вот первый, старший брат, лапы льва и когти орла у него,
На шесте к горе воистину его приносят.
Первую гору перевалили, кедров в горах не увидали.
Семь гор перевалили.
Гор, где кедры рубят, не достигли.
Жрец Гильгамеш, срубающий кедры, —
Кедры! Их рубить Гильгамешу, —
Жрец Гильгамеш привал устроил.
<...>
Как мгла пустыни, охватил его сон.
Удел человека, объял его сон.
Его сограждане, его сопутники,
У подножья горы бьют в барабаны!
Это сон, и во сне — виденье!
Спроси его — молчанье в ответ!
Коснись его — он не встанет,
Зови его — он не ответит.
“О ты, кто спит, о ты, кто спит!
Гильгамеш! Жрец! Сын Кулаба! Доколе ты будешь спать?
Нахмурились горы, бросили тени,
Заря бросила свет вечерний,
Уту к матери своей Нингаль, главу воздев, домой ушел.
О Гильгамеш, доколе ты будешь спать?
Твои сограждане, твои сопутники,
У подножья горы вкруг тебя столпились.

Мать-родительница твоя да не пожалуется на тебя на улицах города твоего!”

Светел разумом, он проснулся.
Своим Словом геройским как плащом покрылся.
Одеянье дорожное легкое берет, грудь свою им покрывает.
Как бык “Земли великой” встал.
Лицо к земле склонил, зубами заскрежетал.
“Жизнью матери-родительницы моей Нинсун, отца моего светлого Лугальбанды клянусь!
Не взрастал ли я, удивляя всех, на коленях Нинсун, моей матушки-родительницы? Да свершу сие!”
И второй раз воистину он сказал:
“Жизнью матери-родительницы моей Нинсун, отца моего светлого Лугальбанды клянусь!
Доколе муж тот — муж ли он, бог ли он, — доколе не будет схвачен он,
В горы буду стремить мой путь, от города — прочь стремить мой путь!”
Верный раб произносит слово, жизнь сохраняющее слово.
Своему господину молвит слово:
“Господин, ты мужа того не видел — не трепетало сердце!
Я мужа того видел — трепетало сердце!
Богатырь! Его зубы — зубы дракона!
Его лик — лик львиный!
Его глотка. — поток ревущий!
Его чело — жгучее пламя! Нет от него спасения! *
Господин мой, тебе — в горы, а мне — в город!
О закате светоча твоего матери родимой твоей скажу, , заголосит она,
О гибели твоей затем скажу, завопит она!”
“Никто другой за меня не умрет!
Лодка с грузом в воде не тонет!
Нить тройную нож не режет!
Один двоих не осилит!
В тростниковой хижине огонь не гаснет.
Ты мне стань подмогой, я тебе стану подмогой, что может нас погубить?
Когда затоплена, когда затоплена,
Когда ладья Магана была затоплена,
Когда ладья Магалума была затоплена,
То в ладью "Жизнь дающая" все живое было погружено!
Давай-ка твердо встанем здесь, на него мы глянем здесь!
Если мы встанем здесь,
Увидишь блеск, увидишь блеск — тогда вернись!
Услышишь вопль, услышишь вопль — тогда вернись!”
“За тебя воистину встану я! Одного тебя не оставлю я!”...
Он шестидесяти шагов не сделал —
Перед ним Хувава средь кедрового леса.
Взглянул на них — во взгляде смерть!
Чело повернул — гибель в челе!
Крик издал — проклятия крик!
Герой-богатырь! Крик его — буря!
Гильгамеш осторожно к нему придвигается
С речами лукавыми к нему обращается,