От начала начал. Антология шумерской поэзии

Шумерские тексты, как правило, не называют автора, но это не значит, что его не было. Безымянность произведений говорит нам не о коллективном авторе, как одно время думали литературоведы, но об ином понимании роли автора. Слово для древних было языком богов, оно внушалось и вдохновлялось высшей силой, поэт был воспринимающим и передающим звеном. Необязательно было указывать свое имя, если можно было сослаться на авторитет более высокий, на заветы и традиции отцов, на божественную силу — источник вдохновения. В конце текста можно было поблагодарить инициатора творения — бога, который побудил создать о нем произведение: «Дева Инанна, хороша хвала тебе!», «Бог Энки, славься!» Можно было поблагодарить богиню-покровительницу письма — «Хвала тебе, богиня Нисаба!» — которая помогла выполнить тяжелый труд и закончить произведение. Даже и в вавилонское время, когда чаще стали называть свои имена авторы и составители, переписчики, представители писцовых династий, можно было встретить и такую «ссылку» — «все, что здесь рассказано, увидел в сновидении, посланном богом, и записал, не изменив ни одного слова». Но вот перед нами сборник шумерских гимнов, где в конце сказано, что составила его жрица Энхедуана, дочь Шаррукена. Несколько молитв, где в середине и конце текста снова идет обращение от имени Энхедуаны, которая называет вдохновительницей своего творчества богиню Инанну — ей и посвящены две большие молитвы-сказания. Тексты, сочиненные Энхедуаной, отличаются особой экспрессивностью, своеобразной лексикой, необычными эпитетами. Сказание о борьбе богини Инанны с горой-чудовищем Эбих не имеет подписи Энхедуаны, но почти все шумерологи единогласно приписывают авторство ей. Энхедуана жила во второй половине третьего тысячелетия до н. э. и не только ощущала источник вдохновения, но и сознавала свою авторскую роль в создании поэтического произведения (в этот сборник произведения Энхедуаны не вошли, гак как автор надеется посвятить ей отдельный труд). Мы смело можем сказать, что и шумерские писцы, создавая свои композиции, работали над ними как авторы — именно поэтому каждая вещь несет отпечаток индивидуальности. Эта индивидуальность ощущается не только в свободной компоновке сюжетов, мотивов: она в интонации, которая окрашивает каждое произведение. Простодушно-самоуверенный рассказ царя Шульги о себе самом не спутаешь с патетическим тоном «Проклятия Аккаду» или драматически напряженным, как бы прерываемым рыданиями, монологом текста «Он покинул свое стойло...» Если нельзя с уверенностью выделить определенного автора в каждом произведении, то можно говорить о направлениях и тенденциях отдельных групп, может был. — о разных школах. Так, близки по стилистике два известных нам сказания о Лугальбанде и об Энмеркаре, где автор (или авторы) уделяет много внимания описаниям пейзажа, явлению довольно редкому в клинописной литературе. Три (из пяти сохранившихся) рассказа о Гильгамеше, публикуемые здесь, напротив, весьма разнородны по форме и стилю. Но как будто на одном дыхании создан цикл драматических сказаний об Инанне и Думузи.

А как остроумно обыгрываются шумерскими писцами формулы стандартных документов! До нас дошло довольно большое количество деловых, царских и частных писем, построенных по определенной схеме: «такому-то скажи, говорит такой-то». Далее излагается дело, в конце может быть приписка — амару-кам — буквально: «потоп», в зависимости от содержания — «дело, не терпящее отлагательства, угрожающее положение, беда». В точности по этой формуле построено письмо голодающей обезьянки своей матери. Сохранилось акадское письмо (скорее всего, не подлинное, но образец для «письмовиика») некоего отца сыну, где тот жалуется на бедственное положение и заканчивает словами: «...хоть корочку хлеба пришли своему голодному отцу», — что эго, литературная аллюзия? Из общего тона письма отнюдь не явствует, что отец буквально умирает от голода.

Послание Лудингиры — длинное цветистое сочинение, формула письма служит рамкой, обрамляющей текст. Все его содержание сводится к передаче привета матери от любящего сына. Сам текст представляет собой описание примет, по которым посланец должен отыскать мать: они более соответствуют образу молодой прекрасной девушки, нежели почтенной матроны, какой может представляться мать взрослого сына, находящегося в отлучке.