От наукоучения - к логике культуры (Два философских введения в двадцать первый век)

(1) Современная физическая теория - общая концепция относительности (тяготения), квантовая механика в понимании Бора и т.д. - включает в свою логическую (даже - формально-логическую) архитектонику нечто принципиально невозможное для теоретического идеала Нового времени - включает историю своего формирования, причем не историю "снятия", но историю, развертываемую и осмысляемую - от какой-то переломной точки - в обе стороны, назад и вперед, в прошлое и будущее. Принцип соответствия и, в другом плане, принцип дополнительности устанавливают такое отношение между прошлыми и вновь возникающими теориями, между идеализациями классики (Галилей, Ньютон...) и идеализациями нового мышления (особенно явно - Бор), что "старая" теория, классическая идеализация мира (в его всеобщности), и новая теория, новая "ин-детерминистская", не-классическая идеализация мира (снова - как всеобщая идеализация - невозможность более глубоких параметров...) не соотнесены по схеме снятия. Старая теория, старый, классический способ мышления не только не снимается в новом способе мышления, больше того - именно в соотношении с новым способом мышления этот "старый способ" достигает предельной "закругленности", самостоятельности, всеобщности, необходимости. Но этой завершенности он достигает только в соотношении ("соответствия" или "дополнительности") с новым видением; так же как и новое видение имеет всеобщий смысл только в соотношении с галилеевой (претендующей на такую же всеобщность) классикой. Классическая и боровская идеализации мира все более расходятся, совершенствуются и все более нуждаются друг в друге. Эти идеализации переходят - на пределе - друг в друга и только в споре, взаимоопровержении и взаимообосновании дают полное, плотное, целостное, не покрываемое ни одним из взаимоисключающих теоретических объяснений определение объекта.

(Замечу, что стратегия такого дополнительного понимания возникает у Бора в ауре парадоксов самого мышления и сознания, обнаруженных в философских книгах Кьеркегора.) Итак, чтобы понять объект во всей его неукротимой несводимости к мышлению, необходимо разглядеть его в двойном, тройном, многажды умноженном видении - в видении классического и в видении современного теоретика (сейчас возможно добавить - и в видении "единственных мест", развитых в греческой теории Аристотелем...). Необходимо поместить этот объект "между" двумя (и более) всеобщими формами понимания (не сводимыми ни друг к другу, ни к какому-то третьему, "подлинно истинному" пониманию...). Необходимо включить его в процесс взаимопонимания различных, исключающих друг друга и предполагающих друг друга духовных (мыслительных) миров.

(2) Но и сам "предмет" физического знания (и шире - естественнонаучного знания, и - еще шире - теоретического знания и познания в целом) также изменяется и вырывается за пределы "линейных истин". Этот предмет понимания - уже не "действие на..." (на что-то иное, уходящее все дальше и дальше от исходной силы), но - "самодействие", "самоизменение"... Это "самодействие", которое требует для своего понимания, как минимум, неопределенности, фундаментального сомнения - и в определении предмета, и в определении субъекта мышления, и в определении отношений между ними.

(3) Возвращаясь к своим началам - к исходным понятиям, сформулированным в XVII веке ("элементарность" математической и материальной точки, "предел и дифференциал", "множество"...), физическая и математическая теории XX века обнаруживают парадоксальность своих изначальных понятий, их "невозможность", неосновательность, и в итоге познание замыкает всю историческую эволюцию науки (Нового времени) в некий интервал, в пространственно-временную целостность, начало и конец которой сведены в единый "свод", а мыслитель как-то удивительно отстранен из этой целостности. Она - "вненаходима" (любимый термин М.М.Бахтина) по отношению к исследователю, а он исследователь - свободен (отнюдь не в смысле произвола) по отношению к собственным "итогам работы".

Это - в науке106.

Но, по сути, феномены такого же рода, только с гораздо большей силой, остротой и первичностью возникли в искусстве XX века.