От наукоучения - к логике культуры (Два философских введения в двадцать первый век)

Вообще, в свете борения регулятивной идеи личности (идеи самодетерминации моей судьбы) и светской "сакральности" Нового времени (XVII - XIX века) необходимо уточнить само понимание "сакральности" (вне-человеческой вечности), которое здесь введено.

В контексте наших размышлений "сакральность" - это те линии, сгибы, в которых "цивилизация" проникает в "культуру", приобретает квазикультурные формы, имитирует свою культурную значимость. Даже больше: имитирует свою определяющую (и уничтожающую всякую возможность самодетерминации...) значимость для - против! - смысла культуры. В формах (откровенной или светски преображенной) "сакральности" всемогущая "детерминация "извне" и "из-нутра" особенно опасна для культуры, оказывается троянским конем... Но именно поэтому как раз в формах преодоления и преобразования "сакральности" противоборство внешней (и "из-нутра" идущей) детерминации и - феномена самодетерминации приобретает собственно (действительно) культуроформирующий характер (трагедия; жизнь "в-(о)круге-храма"; роман...). В поэтике культуры понятие "сакральности" коренным образом трансформируется. Всеобщая ответственность индивида за исторические судьбы (ведь он - их средоточие и... автор) оказывается необходимым полюсом самой регулятивной идеи личности.

Четвертый план исторической поэтики. Это

Своего рода историческая "типология" образов (средоточий) личности, имманентных для каждой формы культуры, для каждой формы самодетерминации.

Это - Герой античности. Страстотерпец (и Мастер) средневековья. Это автор (в особом смысле слова, в смысле соотношения автора и "героя"...) Нового времени.

Не входя сейчас в детали такой типологии, подчеркну еще раз, совсем конспективно, один момент, необходимый все же для нашей основной темы.

Каждая предельная эстетическая форма "последних вопросов бытия", каждая перипетия, решающе существенная для идеи "личности-героя" или "личности-автора" и т.д., оказывается одновременно перипетией предельной нравственной ответственности (перипетии личной ответственности Эдипа-царя за космический рок, космическую справедливость; Гамлетова перипетия ответственности за неотвратимые последствия собственных действий, ответственность за свое рождение и смерть, с какой бы биологической и социальной неизбежностью они ни наступали, и т.д. и т.п.).

Соединение в регулятивной идее личности эстетического и нравственного начала (а такое соединение есть некий "experimentum crucis" самой этой идеи) раскрывает абсолютную несовместимость безвыходных нравственных определений личности, перипетий, воображаемых лишь эстетически, "на линии горизонта" (трагедия, храм, роман...), и - характеристик моральных, однозначных норм, предписывающих индивиду, как ему жить, как поступать.

На пределе регулятивной идеи личности сами понятия "идеи" и "личности" не могут быть отщеплены друг от друга. Здесь речь идет о личности-идее, о том, что только в личности идея (как ее можно понимать в контексте культуры...) находит свое адекватное, полное и трагическое, персонализированное воплощение. Нельзя сказать: "Личность обладает идеей". Это - бессмыслица. Можно лишь сказать: личность-идея. Прометей. Эдип. Христос. Гамлет. Дон-Кихот. Иван Карамазов... Этот момент глубоко раскрыт в книгах М.Бахтина, но поскольку здесь концепция Бахтина дана в несколько ином повороте (выявлена идея самодетерминации как особое, несводимое измерение культуры), я все же специально останавливаю "личность-идею" в поле нашего внимания.

И тогда - еще один поворот, в котором придется варьировать, переплетать, развивать, - но и повторять некоторые мотивы предыдущих разделов.

Личность-идея есть бытие индивида уже не "в горизонте личности", но прямо на (как известно, недостижимом) горизонте... Но это означает, что индивид в своих произведениях - вобрал, втянул в себя всю культуру эпохи, превратил ее из анонимной в авторскую, дал ей имя, Образ; по-новому сфокусировал и переопределил ее и... тем самым оказался на грани культуры, в ее диалогическом сопряжении с иной культурой, в своем невозможном сопряжении с иной личностью, с иной возможностью абсолютно-личностного бытия.