От наукоучения - к логике культуры (Два философских введения в двадцать первый век)

Сосредоточивая - в точках "акме", или "предсмертной исповеди", или в романном "дефисе" между рождением и смертью - всю свою смертную жизнь и всю историю человеческого духа (в его античном, средневековом, нововременном... всеобщем смысле), индивид оказывается полностью, всем своим бытием обращен (SOS!), устремлен к иной культуре, к иной, столь же онтологически завершенной и онтологически нерешенной жизни другого человека - к его жизни "на горизонте" иной личности. Причем в таких "точках" жизнь каждого другого индивида - даже индивида моей собственной культуры, к которому я обращен своим произведением, своей нравственной перипетией, - отдалена, отстранена от моей жизни на бесконечное пространство и время (мандельштамовский читатель, вылавливающий - в океане времен - мое письмо в бутылке...). Эта другая жизнь - читателя, слушателя, зрителя, соавтора - есть потенциально, по замыслу (удающемуся только изредка...), иная культура, иная - возможность бытия "на горизонте...". И вместе с тем эта другая личность, другая идея личности, теперь - в произведениях - абсолютно неотделима от моего "Я"; пограничный диалог с ней есть в то же время решающий внутренний диалог с моим "другим Я" (опять же в смысле: с иной, во мне потенциально заключенной культурой).

"Последние вопросы бытия" - вопросы, определяющие сам смысл бытия Эдипа или Прометея, Гамлета или Фауста, Дон-Кихота или - Ивана Карамазова, - есть всегда - в разных предельных формах и смыслах - вопросы, перипетии личной ответственности за судьбу (вечность) этой - моей! - поставленной на кон культуры как единого целого, - в странном тождестве предельной ответственности и - свободы. И от ответственности этой никуда не уйдешь; "omnia mea mecum porto"; в точках "акме", или "предсмертной исповеди", или "романного отстранения" от моей, сжимающейся в "дефис", жизни, или - рискну предположить - насущного для культуры XX века сосредоточения жизни (моей и мира...) в точке абсолютного начала, - во всех этих формах "другие люди", история духа сосредоточивается во мне, есть мое иное "Я", есть невозможное определение моего собственного, противопоставленного мне бытия.

Решая последние вопросы бытия, я - своим бытием, как связист - своим телом, - соединяю разные культуры и именно этим даю этим культурам ток жизни, изобретаю их смысл, отталкиваю один смысл от другого в насущности (SOS!) их бытия на грани.

Здесь, на этих страницах, хотим мы или не хотим, определение культуры как феномена самодетерминации (основное содержание этого раздела) снова оборачивается определением культуры как диалога культур, как феномена общения индивидов "в горизонте" общения личностей.

Это и понятно. Два эти смысла культуры необходимо переходят друг в друга, необходимо друг друга взаимообосновывают.

Чуть конкретизируем этот переход.

В Эдипе или Прометее, в Гамлете или в Дон-Кихоте осуществляется, и переживается, и разрешается, и вновь воспроизводится невозможное сопряжение (культурно) различных форм сознания, различных смысловых спектров, разрешаемых только в личностном поступке, - в неделимом акте трансформации культур, их взаимопорождении и взаимоотталкивании, их становлении как онтологически различных миров.

Так, Прометей, или Эдип, или Антигона культурозначимы, как лично воплощенная трагедия перехода (взаимоперехода) от мифа к Логосу, трагедия их взаимоперехода (в обе стороны), трагедия невозможности этого перехода. Это трагедия со-бытия Зевса (или - космического рока) и - жизни индивида, полностью ответственного за свою судьбу, за судьбу космоса, за преодоление хаоса. Только на перекрестке культуры мифа и культуры логоса, культуры титанов и культуры Зевса, культуры божественного предопределения и культуры человеческой справедливости существует (осознается на горизонте...) личность античности. Герой античного эпоса и античной трагедии - это и есть воплощенное в индивидуальной судьбе - сопряжение смыслов сакрального и человеческого, во всей дальнейшей неоднозначности каждого из этих смыслов (когда каждое из значений, скажем хаотическое и космическое значение рока, готово отпочковаться и развиться - вновь - в особую культуру). Вообще, культуры - в этом смысле - возникают не исторически, они есть порождение и отстранение особых, онтологически и эстетически значимых, полюсов: для античности - полюсов трагедии в ее внутреннем диалоге. Миф как культура и логос как культура (как полюсы культуры) не предшествуют и не следуют друг другу, они порождены, разъединены, сопряжены в напряжениях трагедийной перипетии. В плане цивилизации здесь, конечно, возможно и необходимо говорить о последовательности; в плане определений культуры здесь - всегда отношения взаимопорождения (даже - не двух, а многих и многих) культур.