Читаем От наукоучения - к логике культуры (Два философских введения в двадцать первый век) полностью

Такое "на-себя-действие" становится средоточием новых форм социальности, в которых общение людей - причем ключевое в процессе общественного и производственного развития - осуществляется не в рабочее время, не внутри машинных сращений, но во время свободное (свободно определяемое и направляемое моей волей) - с одиночеством, как его скрытым оборотом. Свободное время (его увеличение и его "свобода для...") становится в ходе научно-технической революции основным временем общественного бытия и основной детерминантой общественного сознания - сперва в форме досуга, затем - и форме всеобщего труда (см. Маркс - III том Капитала и Подготовительные работы к Капиталу).

То, что я сейчас сказал, не исключает, а предполагает, что существенный рост свободного времени (и тягу к нему) сначала проявляется в катастрофических судорогах бескультурья, поскольку бытие в условиях свободного времени для большинства людей дело непривычное, поскольку свобода самоопределения человеческих поступков труднопереносима, поскольку свободное время пока что растет лишь в пустотах времени рабочего, как вздох освобождения от дьявольской принудительности исполнительского труда.

И все же рост свободного времени - с нарастающей атомизацией человеческого общения - становится все более серьезным социальным феноменом. Решающее - в тенденции - влияние свободного времени на все сферы социального и производственного развития означает коренной и неотвратимый сдвиг в бытии и сознании людей. Вместе с тем это общение в "режиме" свободного времени реальное или предвкушаемое, - общение через лакуны, через стены домов, через границы и континенты и главное - через исторические эпохи, - общение людей с наиболее близкими или наиболее остро противостоящими друг другу творческими замыслами и идеями, - это общение сейчас, в XX веке, входит в безвыходный и остро ощущаемый конфликт с жесткой кооперацией и жестким разделением частичных исполнительских (дающих полуфабрикаты) функций "под одной крышей", как бы протяженна эта "одна крыша" ни была.

Еще раз поверну и немного заострю мою мысль.

В XX веке возрастает социальное значение и катализирующая роль (в целостном производственном процессе) таких извечных, но ранее маргинальных форм деятельности, в которых основным производителем (?) общения является не "совокупный работник" - цех, завод, предприятие или, наконец, - "все общество", как единое целое, с едиными всеобъемлющими целями, но - просто индивид (центр везде, окружность нигде...), свободно сосредоточивающий в своем разуме (хорошо, если так...) всеобщие (это - существенно!) знания, умения, стремления человечества, - творчески преобразующий эти знания и стремления в своих произведениях, - собеседник, излучающий новые и актуализирующий старые - вечные - формы личностного общения. Общения, к примеру, Эйнштейна и Галилея, Гейзенберга и Платона или Пикассо и Овидия. Это, конечно, предельные, идеализованные, случаи. В миллионах судеб наших современников есть "вершки" (отъединенность индивидов, их ориентация на свободное время) без "корешков" (творческое - через века - общение). Но существенно, что в напряжениях научно-технической революции такое предельное общение (Эйнштейн - Бор) оказывается моделью для общения основной массы работников вне (рядом с... в целях изменения...) автоматизированных производственных структур. И все же, несмотря на всю свою насущность, такая деятельность и такое общение есть - пока что - процесс атомарный, разорванный, - да другим он и не может быть, - и этот процесс постоянно подавляется все еще всемогущими и все еще раздувающими свое могущество силами Ordnung'а, мегаколлективами труда "совместного"...

Но сказка про белого бычка начинается вновь...

Слабое взаимодействие в социуме свободного времени снова берет свое. Оно все более проникает в самые поры всемогущего Ordnung'а, обесценивает его сцепления, превращает почти ничтожные, свободно возникающие, исчезающие, переливающиеся "малые группы" в средоточие современного бытия...

Однако проблема не только во внешнем противоборстве двух социумов (совместного и всеобщего труда). Может быть, еще более острая проблема внутренняя неоднородность и антиномичность мучительно назревающего нового "социума".

Два "магдебургских полушария" этого нового социума, нового типа общения далеко раздвинуты, и встреча их страшно затруднена. Я имею в виду, прежде всего, следующее:

Одно "полушарие" - это выброшенные из социальных матриц одиночки, изгои, - осколки мировых войн, концлагерей, беженцы, бездомные, безработные, потерянные, современные люмпены. Это - жертвы свободного времени, и несть им числа... Это - свободное, слабое, одинокое общение ("малые группы"), объединяющее и разъединяющее вырванных из почвы аутсайдеров.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное