От наукоучения - к логике культуры (Два философских введения в двадцать первый век)

3. Однако смысл (и генезис) сознания, коренящийся в деятельности самоустремления, - это не только и не просто пред-определение рефлексии, возможность (пока - только возможность) мысли о мысли. Здесь - и выход за пределы "идеи рефлексии". Ведь сама "затравка" сознания (и соответственно самосознания) состоит в насущности и свободе самоизменения; в неудовлетворенности своей собственной деятельностью; в стремлении (поскольку я могу от своей деятельности и от себя самого отстраниться, поскольку я не срастаюсь заживо с собственными органами действий, чувств, целей) изменить и самое деятельность, и ее средства, и, наконец, исходную потенцию этой деятельности. Исходное в сознании-самосознании (и затем - в рефлексии135) это не просто мое "сдвоенное" ("диалогическое") бытие, но как раз "установка на самоизменение". В этом плане мои "два сознания" есть лишь феномен моей самонеудовлетворенности, устремленности на трансформацию моего неизменного, целостного и вненаходимого - бытия. Но именно в этой связи то мое "Я", что смотрит на меня со стороны, слушает меня "извне", то "Я", что и все объективно закрепленные мои орудия и предметы осознает как мое - и вместе с тем на меня направленное - бытие это "самосознающее Я" нетождественно и "несимметрично" с "Я самосознаваемым"... Неравноценно с ним. Сознающее "Я" "больше" "Я" "сознаваемого" всего-навсего на идею сомнения в истинности моего познаваемого "Я", "больше" "на" идею самоизменения.

Таков "схематизм" сознания (и самосознания) по его сути. Конечно, на этот "схематизм" действуют - иногда решающим образом - все силы, его изменяющие, все силы детерминации "из-вне" и "из-нутра". Но это уже не вопрос о том, что есть сознание, а вопрос о том, что его изменяет, подавляет, гасит. Это вопрос о реальной феноменологии сознания. Так же как вопрос о силах, изменяющих движение предметов нетождествен вопросу об инерционной (независимо от этих внешних воздействий определяемой) природе движения. К сожалению, та логика, что давно уже бесспорна в "механике Галилея", никак не пробьет себе дорогу там, где она особенно имманентна, - в понимании человеческой деятельности. В деятельности совсем иного типа, чем галилеево движение: идущей не от предмета - к предмету, но деятельности, самоустремленной, по определению...

Теперь, пожалуй, мы подготовились к более полному пониманию "культуры как самодетерминации", вживляемой в сознание. В сознание, ожидающее этого "вмешательства", - в сознание, ожидающее освобождения своих внутренних интенций.

Только еще одно сопоставление (и в какой-то мере - иллюстрация к тому, что я только что сказал).

Когда М.М.Бахтин раскрывает суть понимания идей в поэтике Достоевского, идей, способных изменять исходное, чисто психологическое состояние нашего сознания (вспомним резкое отмежевание автора "Братьев Карамазовых": я не психолог, я - фантастический реалист...), то здесь речь идет именно о феномене самодетерминации - в отношениях духа и - души, над-сознания (а вовсе не подсознательного) и - сознания в собственном (не психологическом) смысле слова.

Вне такого - духовного - преображения в сфере идей наше сознание, говорит Бахтин, еще недостаточно "сознательно", оно неизбежно сохраняет предопределенность "извне", предопределенность личности - средой, обстоятельствами, характером, но - значит - не имеет к личности никакого отношения.

Бахтин настаивает на своем определении:

"Незавершимость полифонического диалога (диалога по последним вопросам). Ведут такой диалог незавершимые личности, а не психологические субъекты".

"Достоевский... открыл личность и саморазвивающуюся логику этой личности, занимающей позицию и принимающей решение по самым последним вопросам мироздания. При этом промежуточные звенья, в том числе и ближайшие, обыденные, житейские звенья, не пропускаются, а осмысливаются в свете этих последних вопросов (сформулированных в форме идеи. - В.Б.) как этапы или символы последнего решения"136.

И только выходя за пределы психологии сознания, в сферу духа, возможно уловить "нерешенное ядро" личности, способной самопредопределять (и перерешать...) собственную судьбу, собственный характер.

Далее Бахтин анализирует суд над Дмитрием Карамазовым.

Вспомним этот фрагмент романа:

И прокурор и защитник не могут выйти за пределы "психологической предопределенности" поведения Дмитрия.