От него к ней и от нее к нему. Веселые рассказы

– Это сын мой, сын мой единоутробный!.. – пьяным голосом рассказывал отец арфянкам про Петрушку. – Вот, кралечки: сын мой, а я им не гнушаюсь и компанию вожу. Где такие отцы бывают? А?.. Нет, спрашивается, бывают такие отцы? Днем с фонарем поискать, вот что… И всю ночь с ним прокутим. Ей-богу! Видишь бумажник с деньгами?.. Все пропьем… Только на карету оставим. Бери, Петрушка, пять рублев на карету, а остальное пропьем! – Он вынул из бумажника пять рублей и дал сыну. – Петрушка! Чувствуешь ты мое милосердие к тебе? А? Говори: чувствуешь?

– Эх, тятенька! Да могу ли я не чувствовать? Ведь у меня натура-то ваша. Меня теперь так и подмывает беседку разнесть либо стол опрокинуть.

– Стол опрокинуть? Бей! За все плачу! – крикнул Пров Семеныч и первый подал пример.

Вмиг был опрокинут стол, переломаны стулья, сорваны занавески. Отец и сын стояли на развалинах и добивали остатки посуды и бутылок. Арфянки в ужасе разбежались. Прибежавшая прислуга и посетители начали унимать бунтующих.

– Счет! За все платим! – во все горло неистовствовали отец и сын и торжественно вышли из беседки.

За побитое и за поломанное было уплачено. Они вышли из трактира и начали садиться в карету.

– Петрушка! Едем, шельмин сын, на Крестовский! – кричал отец.

– С вами, тятенька, хоть на край света!

– Коли так – жги!

Они сели в карету. Отец наклонился к сыну и прошептал:

– Главное дело: матери ни слова! Ни гугу!.. Понял?

– Тятенька, за кого вы меня принимаете? – чуть не со слезами на глазах спросил сын. – Гроб! Могила!

Он ударил себя в грудь и от полноты чувств бросился отцу на шею.

Долго еще отец и сын путались по трактирам, напоили извозчика, угощали разный встречный люд, разбили несколько стекол, и только один Бог ведает, как не попали в часть.

На другой день, поутру, часу в седьмом, Аграфена Астафьевна, вся в слезах, стояла над спящим на постели сыном и толкала его в бока.

Он отмахивался от нее кулаками, но не просыпался.

– Петрунька! Очнись же!.. Господи, что же это такое! Куда ты дел отца?

Она схватила его за голову и подняла над постелью. Сын вскочил на ноги, постоял несколько времени, как полоумный, и снова рухнулся на постель.

– Утрись мокреньким полотенчиком да ответь, голубчик!

Она обмочила полотенце и начала ему тереть лицо. Сын сел на кровати и мало-помалу начал приходить в себя.

– Куда ты отца-то дел, безобразник? Где отец-то? – приставала она к нему.

– Какой отец?

– Твой отец, пьяная рожа, твой! Где он?

– Как где? Дома.

– Где же дома, коли я всю ночь прождала, и он не являлся. Говори, мерзавец! В полицию он попал, что ли? Коли в полицию, так ведь выручать надо! Ах, пьяницы! Ах, бездельники!

– Как? Разве тятеньки нет дома? – спросил сын.

– Господи! И он еще спрашивает! Где наугощались? Говори! Где? Неужто у невесты?!

– У невесты не были.

– Так где же были-то?

– Запутались, – отвечал сын, покачиваясь, ходил по комнате и что-то соображал. – Странное дело, – проговорил он. – Кажись, на обратном пути вместе с ним ехали. Куда это он мог деваться? И ума не приложу.

– Боже милостивый, до чего человек допиться может! Отца родного – и вдруг неизвестно где потерять! – всплеснула руками Аграфена Астафьевна, заплакала и упала в кресло.

– Маменька, успокойтесь! Тятенька – не булавка: найдутся. Дайте только сообразить, – уговаривал ее сын.

– Не успокоюсь я, покуда не узнаю, где он! – продолжала она. – Где он? Где?

– Надо полагать, они в карете остались.

– Как в карете?

– Очень просто: на обратном пути ехали мы оба пьяные, и они это, значит, спали. Я вышел из кареты, а про них-то и забыл. Их извозчик, должно быть, и отвез на каретный двор, потому тятенька и извозчика споили. Успокойтесь, они теперича всенепременно в карете на каретном дворе. Я их сейчас приведу.

Сын схватил шляпу и побежал на извозчичий двор, с которого была нанята карета.

Петрушка не ошибся: отец был, действительно, на дворе. Он уже проснулся, вылез из кареты и переругивался с извозчиками. Те стояли вокруг него и хохотали во все горло. Слышались слова:

– Ай да купец! Нечего сказать, хорош себе ночлег выбрал!

Сын робко подошел к нему.

– Я за вами, тятенька. Домой пожалуйте… – сказал он.

Увидев сына, отец сжал кулаки и прошептал:

– Что ты со мной сделал, шут ты эдакой? Зачем не разбудил?

– Виноват, тятенька! Ведь я с вами же запутался. Хмелен был.

– Мать знает?

– Они-то меня и послали вас искать.

– Смотри, Петрушка, об арфянках ни слова!

– Тятенька, да нешто я не чувствую?

Отец и сын стали уходить с извозчичьего двора.

– Купец, а купец! За ночлег с вашей милости следует! – кричали им вслед извозчики.

Пров Семеныч не отругивался и шел, понуря голову.

– Ах вы, безобразники пьяные! – встретила их Аграфена Астафьевна. – Посмотрите-ка вы на свои рожи-то!.. Ведь словно овес молотили на них. Мать Пресвятая! И с кем же пьянствовал? С кем запутался? С сыном родным. Где это видано? Где это слыхано? Вот те и смотрины! Вот те и богатейшая невеста! Хороши батюшка с сынком! Ну, не говорила ли я, что смотрины без матери не могут быть? Чувствовало мое сердце, чувствовало!