От ненависти до любви

– Не спорю, этот процесс для нее – просто дар судьбы. Очень скоро у нее на руках будет полный комплект фактов, чтобы в очередной раз сделать из меня кровожадного мерзавца. Надеюсь, господь не допустит, чтобы все поверили в то, что я получаю извращенное удовольствие, добиваясь обвинительных приговоров. Такова печальная необходимость. К тому же именно за это мне платят жалованье.

Засунув руки в карманы, он подошел к окну. Ночной дождь дочиста вымыл городские улицы. Машины мчались, оставляя на мокрой мостовой красные и белые полосы следов габаритных огней. На улице до сих пор моросило – к дождю прибавился еще и мелкий снег. Пробежав по силуэтам городских зданий, задумчивый взгляд Хантера остановился на телебашне Даблъю-би-ти-ви.

Интересно, она все еще на работе? Вряд ли. Поздно уже. Лучше бы ее сейчас там не было. Добираться домой в одиночку, да еще в столь поздний час…

О чем он, черт возьми, думает?!

Ведь она презирает его. Более того, целую кампанию развернула, чтобы выставить его перед всем честным народом шутом гороховым, и это в лучшем случае, а в худшем – грязным, беспринципным политиканом. А он, видите ли, стоит сейчас перед окошком и переживает, как она поедет домой по скользкой дороге.

«Признайся, приятель, не идет она у тебя из головы», – пропищал у него в мозгу тоненький голосок.

Чертовщина какая-то! Вечерами он, кипя от гнева, смотрит ее репортажи по телевизору, а потом ложится в постель, и она предстает перед ним снова – в эротических сновидениях. Для человека, свято верящего в логическую взаимосвязь любых событий, это было просто непостижимо.

От этих переживаний Хантер прямо-таки весь извелся. Дошло до того, что он засомневался даже, достаточно ли был беспристрастен в деле о скандале в городском совете. Что, если голова Уинна понадобилась ему лишь потому, что он воспылал страстью к вдовушке «слуги народа»? Ранее Хантер никогда не сомневался в правильности принятых решений. Углубленный самоанализ был для него явлением совершенно новым и неожиданным.

И все же, сколько бы он ни прокручивал в мозгу одни и те же вопросы, всякий раз выходило, что стыдиться ему нечего. Он все делал правильно. Каждое его действие вполне согласовывалось с законодательством и диктовалось только одним стремлением – до конца выполнить прокурорский долг. А то, что Кари Стюарт могла заставить его сомневаться в самом себе, только еще раз доказывало ее опасность.

– Ничего, на сей раз я заткну ей рот, – пробормотал он.

Гай закашлялся, поперхнувшись теплой кока-колой.

– Ого! Ты собираешься надеть на Кари Стюарт намордник? И каким же образом, если не секрет?

– Добьюсь от судьи запрета на видеокамеры в зале суда. А без камеры она бессильна. Процесс обещает стать подлинной сенсацией – о нем раструбили по всей стране. И нам надо как следует постараться, чтобы его окончательно не превратили в цирк для прессы.

– Думаешь, тебе удастся уговорить судью? Вспомни, Хантер, он как раз из тех, кто просто обожает красоваться перед объективами.

Макки вернулся за стол, надел очки и раскрыл очередную пухлую папку.

– Придется постараться, – повторил он.

Однако его стараний оказалось мало. Судья мягко отклонил просьбу прокурора.

– Подождем денек-два, посмотрим, как у нас пойдут дела. И если, как вы предсказываете, начнется балаган, я пойду вам навстречу.

Возвращаясь от судьи в свой офис, Хантер всю дорогу ругался самыми черными словами. На следующий день настроение не улучшилось: когда он появился в здании суда на открытии процесса, первым репортером, подлетевшим к нему с вопросом, была Кари Стюарт собственной персоной.

– Правда ли то, что вы пытались изгнать из зала суда телеоператоров и даже художников-скетчистов?

Интересно, откуда у нее такие источники? Ему бы таких информаторов – тогда во всем Денвере от преступников не осталось бы и следа.

– Да, пытался. – Господи, до чего хороша! Особенно в этом красном свитере с высоким воротом, который только подчеркивает румянец ее щек, а волосы заставляет вспыхивать золотым пламенем.

– Но почему, мистер Макки?

– К сожалению, сейчас у меня нет времени распространяться на эту тему. Так что прошу покорно меня извинить.

Он ловко обогнул кучку корреспондентов. Они ринулись за ним в зал суда и тут же, не мешкая, устроили свалку в борьбе за самые удобные места. Процесс был объявлен открытым.

В тот же вечер в выпуске новостей Даблью-би-ти-ви эту церемонию увидели телезрители. Кари Стюарт не пожалела красок, расписывая подсудимого как жертву неблагополучной социальной среды. Зрителей щедро потчевали кадрами, на которых он был запечатлен рыдающим на плече матери. Все это было густо приправлено его причитаниями о том, как он раскаивается В убийстве отца. Заметьте, вынужденном! Однако Хантер лучше других знал цену подобным всхлипываниям. И рассуждениям о том, что винить в преступлении нужно не преступника, а условия среды, в которой он вырос.

На следующее утро первым, что он увидел, войдя в зал судебных заседаний, была торжествующая улыбка Кари. Его глаза зловеще потемнели.

К искреннему изумлению корреспондентки, он направился прямо к ней.