От ненависти до любви

Она была неподвижна. Ее прекрасное лицо, бледное как полотно, разительно контрастировало с темными покрывалами из буйволиных шкур. Когда-то блестящие, золотые локоны теперь потускнели и разметались по плечам. Полные губы потрескались от многодневной лихорадки. А выразительные изумрудные глаза, в которых отражались все ее эмоции, почти все время были закрыты. Когда же они приоткрывались, в них не было ни прежнего огня, ни ненависти, ни страха, ни удивления.

— Что я наделал! — страдальчески воскликнул Ночное Солнце. Скрестив ноги, он сидел на мягких буйволиных шкурах рядом с постелью Марти.

Прошло три дня с тех пор, как он перенес девушку из жилища Идущего-по-Следу в свое типи. За эти три дня Ночное Солнце ни разу не оставил ее одну, лишь качая головой, когда местные женщины предлагали ему свою помощь. Даже намек бабушки на то, что не пристало девушке жить в типи неженатого воина, оставил его равнодушным.

Ночное Солнце пренебрег всеми предрассудками. Только он виноват в том, что больная Марти оказалась здесь, значит, ему и следует заботиться о ней. И Ночное Солнце позволял себе вздремнуть лишь урывками, постоянно прислушиваясь к дыханию девушки, следя за каждым ее движением.

Он понимал: будь Марти в сознании, она не позволила бы ему так хлопотать над ней. То, что она не сопротивляется, пугало его. Это означало, что тяжелая болезнь все еще угрожает ее жизни.

— Боже праведный! Есть ли на самом деле у Идущего-по-Следу какое-нибудь снадобье?

— Никогда не сомневайся в могуществе Мистического Воина, — раздался суровый женский голос, и Ночное Солнце увидел Кроткую Олениху. Она появилась в типи вместе с яркими лучами солнечного света.

— Бабушка, никогда не входят в чужой типи, если полог спущен.

Старуха иронически улыбнулась:

— Откуда мне знать, спущен или поднят полог? Я же слепая.

— Ты все видишь.

— И слышу все. Не смей сомневаться в Великом Духе. — Она взяла внука за руку. — Помоги мне сесть.

Усадив ее на циновку рядом с ложем Марти, Ночное Солнце сказал:

— Я наполовину белый и поэтому тревожусь об этой девушке.

Старуха положила морщинистую ладонь на бледную щеку Марти.

— Ей хоть немного лучше, бабушка? — Внук опустился на колени рядом со старухой.

Кроткая Олениха нащупала слабый пульс на шее Марти и начала считать удары. Потом откинула покрывала и положила ладонь на сердце девушки. Затем на лодыжки. Ночное Солнце тревожно всматривался в бабушку, надеясь заметить что-нибудь обнадеживающее на ее лице. Тщетно!

Кроткая Олениха снова прикрыла покрывалом Марти, села на свое место и вложила руку девушки в ладонь внука.

— Правда, бабушка? Ей лучше?

— Нет, ей не лучше, — честно призналась она. — Ночное Солнце, выберись на некоторое время на солнечный свет. Поезжай вместе с мужчинами. Затравите лося для нас. Уходи из темного типи. С женщиной-ребенком останусь я.

Он покачал головой:

— Она может проснуться и позвать меня. Я останусь. — Старуха улыбнулась:

— Как ты похож на своего деда, Бредущего Медведя. Такой же упрямый. — Ее улыбка погасла. — Когда ты мне скажешь? — спросила она.

— Скажу что?

Кроткая Олениха кивнула в сторону девушки:

— Кто она? Почему оказалась здесь?

— Не спрашивай меня об этом сейчас.

Старуха кивнула. Она знала: внук скажет ей, когда сочтет нужным. Теперь его беспокоит болезнь белой девушки. Кроткая Олениха прикоснулась к его широкой груди, жалея о том, что он уже не ребенок. Тогда бы она взяла его на руки и спела ему песню о реках, горах и стадах буйволов, рассеяла бы все его страхи.

Но ее обожаемый внук давно был мужчиной, гордым лакотским вождем, почитаемым всем племенем за ум, верность и отвагу. Поэтому ему приходится страдать молча, в одиночестве.

— Помоги мне подняться, — попросила Кроткая Олениха. — Я ухожу, но вернусь, прежде чем зайдет солнце.

— Я буду здесь. — Снова устремив глаза на Марти, он положил ладонь на ее темя. — Надеюсь, и она еще будет здесь.

Несколько звероловов, ковбоев и золотоискателей подняли взгляды от своих стаканов, когда крепко сложенный индеец вошел в салон публичного дома. Их глаза выражали презрение, но индеец, направившись прямиком к задней лестнице, не обратил на это никакого внимания. Коренастый, изуродованный шрамами краснокожий знал, что никто не помешает ему находиться здесь.

И оказался прав.

Многие завсегдатаи подобных заведений часто встречали его в салунах и борделях по всей равнине. Никто не желал нарываться с ним на неприятности.

Мясистые губы Шрама растянулись в широкой улыбке. Он с предвкушением посмотрел на второй этаж, ибо знал, что ожидает его в одной из комнат с красными стенами. Усмехнувшись, следопыт кроу поднялся по ступенькам.

Индеец находился за сотню миль от Денвера. Он неотступно двигался к этому чейеннскому дому удовольствий, потому что образ хорошенькой темноволосой женщины с белой кожей, исполнявшей за деньги все его желания, до сих пор не стерся из памяти Шрама, хотя уже больше года он не видел ее.